Шерлок Холмс из 8 "б" класса
Шрифт:
Тут и началось их сближение с Димой. Впервые за все годы дружбы он обнял её, прикоснулся теплыми губами к щеке, вытер слезы на ее глазах ее же шарфиком и твердо сказал:
– Пойдем в детдом, прежде чем они пришлют письмо.
Наташа от благодарности нежно прижалась к нему, чего не делала все годы их дружбы, всегда держась на некотором расстоянии.
– Какой ты хороший, милый...
С этой поры начались у них новые отношения, которые каждый таил в своей душе, незаметные внешне, зажглась какая-то искорка. Но было совершенно очевидно, что это была любовь, так неожиданно вдруг раскрывшаяся за все эти
Директор, строгая, в очках, сухопарая и высокая женщина средних лет пригласила их сесть, внимательно выслушала взволнованную Наташу.
– Пусть пишут, что я могу с ним сделать? Побить? Так нельзя. Лишить кино или ужина? Они и так уже лишены родительского тепла. Коллективное воспитание только на бумаге хорошо смотрится. А к Лёне нужен особый подход, тут я с вами согласна. Из него можно веревки вить, если по-хорошему, а можно и грубость услышать в ответ. Умный мальчик, но характер у него очень сложный. Эти дети, они во всем подражают взрослым, ссорятся, страдают, у них появляется комплекс неполноценности, а уж генетика...
– она неопределенно покрутила рукой в воздухе, - Я тут сделала за много лет анализ адаптации выпускников из детдомов, это тема моей диссертации, и пришла в ужас: более половины становятся преступниками! Им некуда идти, они не умеют жить в жестоком взрослом мире. Тут мы их кормим, одеваем, все по часам, все, как в неволе, ребенок еще хочет спать, а тут подъем. Знаете, я сама очерствела от этой постоянной боли за них. У меня нет семьи, я всегда тут. Человеку, имеющему семью, здесь работать трудно.
Долго говорили, изливали душу. Расстались, можно сказать, друзьями, Наташа попросила директрису помочь отстоять Леню.
Назавтра Леня пришел в приподнятом настроении. Он подошел к Наташе и сказал ей тихонько:
– Спасибо за то, что вы меня похвалили, мы с нашей матерью (так они называли директрису) чай вчера в ее кабинете пили, и долго разговаривали.
Урок сегодня был особенный, посвященный предстоящему дню 8 марта. Писали поздравления женщинам.
Вечером Наташа открыла тетрадь Лени и прочла написанное.
Хотелось бы "поздравить" женщин тех,
Кто в вихре удовольствий кружит,
в угаре пьяном ждет утех,
Любой ей станет мимолётным мужем.
А знаете ли вы мученья тех,
Кого вы выбросили в детстве?
Как вещь ненужную для всех.
Кому достались мы в наследство?
Не знают женщины о том, как плачут дети от жестокой доли.
С пеленок жизнь у них, как у солдат в строю.
И, как у пташек, что живут в неволе.
Что даст им няня или медсестра,
гроши за ту работу получая.
Волчком кружась с полночи до утра,
Нас "на авось" в болезнях оставляя!
Так запретите же тем женщинам рожать!
И запретите дамам этим имя - мать.
Я так хочу взглянуть в глаза хотя б одной.
Что обрекает нас на нравственные муки.
Изгои мы с изломанной душой,
И смотрят все на нас, как на зверей, от скуки.
Убейте лучше в сроки у врачей.
Нас, брошенных понять несложно.
Опутывать гуманной ложью можно.
Но пытка-жизнь поверьте, невозможна!
Рифма хромала, размер тоже, но разве дело было в этом! Для такого маленького
Наташа плакала навзрыд от своей беспомощности что-либо изменить в жизни этих детей. Она с самого начала, только поступив в институт, дала себе зарок жить только на cвою зарплату, принципиально отказалась от помощи отца, кажется, этим даже обидев его, и могла только купить себе еду, помочь Саше и ее маленькому брату, на этом ее возможности и заканчивались.
Маленький Миша уже начал вполне связно говорить, и Наташа хотела позже, когда его мать вернется из больницы, попробовать устроила его в ясли. Шерли добросовестно исполнял обязанности, выполнял данное слово, тетя Раиса тоже.
Вскоре пришли Дима, Володька, а за ними и Шерлок. Поставили на стол шампанское. Закуска была скудной, у Наташи теперь, можно сказать, большая семья, и на себя денег хронически не хватало.
Шерлок доложил, что Саша и брат получили все и всегда под присмотром соседки - добровольной помощницы, чувствуют себя прекрасно. Наташа поделилась своими мыслями по отношению к Лене, она все чаще думала о том, чтобы взять его к себе. Дима промолчал, но было видно, что ему эта идея не очень понравилась, а Володька просто махнул рукой и засмеялся над столь нелепой идеей стать матерью Терезой.
– С такими стремлениями, придется вам, мадмуазель, изменить свои убеждения и не отказываться более от помощи родственников, да еще таких важных. Только мачеха вам этого не простят-с. И вообще, это ребенок уже взрослый, зачем тебе оно? Лучше выйти замуж... за меня, разумеется, и родить своих детей.
– Никогда!
– ответила Наташа, и засмеялась, увидев вытянувшееся лицо Вовки, - Я не про выйти замуж, а про помощь отца. Я должна научиться обеспечивать себя сама.
– А я-то подумал...
– хмыкнул Владимир, - Вот и давай, думай побыстрей, не задерживай очередь! - и, довольный своей шуткой, как обычно, громко рассмеялся.
Шерлок оказался, как всегда на высоте.
– Я бы согласился с доводами Наташи, если бы ни одно обстоятельство: таких детей много, а Наташа у нас всего одна. Тут уже все общество нужно менять, а не продукт его деяний, - философски закончил речь Шерлок, - Ну а это не по нашим силам, и не уверен, возможно ли вообще.
– Хотя, - продолжал он, - Если подумать, то ситуацию можно исправить очень просто. Вы можете приглашать его к себе по воскресениям, печь пироги, я тоже буду помогать, если мне впоследствии не запретит уважаемый муж, - и он выразительно поклонился Дмитрию.
Тот слегка покраснел, а Наташа рассмеялась.
– Грозный будущий муж, ты не запретишь мне мою гуманную деятельность?
Дима поперхнулся яблочным соком, оглядел всех и внезапно вступил в предложенную ему игру. О сближении Наташи и Димы он уже давно знал, это было очень заметно, но, соблюдая еще детскую договоренность, никак этому не препятствовал и даже не обижался, повзрослел, что ли. Он давно перестал смотрел на Наташу, как на предмет воздыханий, скорее как на друга, не более, но все равно, где-то в глубине души шевелилось какое-то непонятное чувство потери. С Димой они об этом не разу не разговаривали, как о чем-то само собой разумеющимся.