Шерлок Холмс, прощай
Шрифт:
В этой юдоли отчаяния нет человеческих поселений. Случается, что индейские племена, пауни или черноногие, пересекают ее в поисках новых охотничьих угодий, но даже отважнейшие из отважных радуются, оставив позади эти угрюмые просторы и вновь очутившись в родных прериях. В дремучем кустарнике прячется койот, тяжко хлопает крыльями в воздухе канюк да неуклюжий медведь-гризли пробирается по тенистым ущельям, ища себе среди камней скудное пропитание, – вот и все обитатели этой дикой местности.
На всем белом свете нет вида тоскливее того, что открывается с северных склонов Сьерра-Бланко. Насколько
Выше было сказано, что на этих широких равнинах нет ничего, напоминающего о жизни. Пожалуй, это не так. Посмотрев вниз со Сьерра-Бланко, вы можете увидеть в пустыне дорогу – она вьется по ней и исчезает вдали. Эта дорога проторена тележными колесами и протоптана ногами бесчисленных искателей приключений. Там и сям на ней белеют какие-то предметы; они блестят под лучами солнца, выделяясь на невыразительном сером фоне солончаков. Подойдите и приглядитесь к ним! Это кости – одни крупные и грубые, другие потоньше и более хрупкие. Первые когда-то принадлежали быкам, вторые – людям. На полторы тысячи миль тянется этот жуткий тракт, усеянный останками тех, кто пал на его обочине.
Четвертого мая тысяча восемьсот сорок седьмого года эта картина открылась взору перевалившего через горы одинокого путника. Сам он выглядел так, что вполне мог бы сойти за гения или демона здешних мест. Сторонний наблюдатель затруднился бы определить, сколько ему лет – около сорока или ближе к шестидесяти. Его лицо было худым и изможденным; сухая, похожая на пергамент кожа туго обтягивала выступающие кости. Длинные русые волосы и бороду щедро посеребрила седина. Глубоко сидящие глаза горели неестественным огнем, а рука, сжимающая винтовку, мало чем отличалась от руки скелета, ибо на ней почти не осталось плоти. Стоя, он опирался на свое оружие, хотя его высокий рост и крепкое телосложение говорили о врожденной силе и выносливости. Однако по его изнуренному лицу и одежде, которая мешком висела на исхудавшей фигуре, можно было понять, отчего он кажется таким дряхлым и немощным. Этот человек умирал – умирал от голода и жажды.
Он кое-как спустился по горной лощине и поднялся на эту небольшую возвышенность в тщетной надежде увидеть какие-нибудь признаки воды. Но перед его глазами простиралась лишь великая соляная равнина, окаймленная далекой грядой суровых гор, без единого деревца или иного растения, которое говорило бы о присутствии живительной влаги. На всем этом необъятном просторе не было и проблеска надежды. На север, на восток и на запад обращал несчастный свой пытливый взор и наконец понял, что его странствия подошли к завершению и что здесь, на этом безотрадном холме, ему суждено умереть. «Почему
Прежде чем сесть, он положил рядом ненужную теперь винтовку, а также большой узел, который нес на правом плече. Это было нечто завернутое в серую шаль и, похоже, чересчур тяжелое для его измученного организма, потому что, опуская, он чуть не выронил его и привел в соприкосновение с землей не слишком бережно. Тут же из серого свертка донесся негромкий вскрик, а затем оттуда показалось испуганное личико с очень яркими карими глазами и два маленьких веснушчатых кулачка с ямочками.
– Ты меня ушиб! – с укором произнес детский голосок.
– Правда? – виновато отозвался человек. – Я не хотел.
Он развернул серую шаль и высвободил из нее хорошенькую девчушку лет пяти. Ее элегантные туфельки и чудесное розовое платьице с полотняным передником говорили о материнской заботе и внимании. Девочка была болезненно бледна, но, судя по ее крепеньким ножкам и ручкам, ей пришлось перенести меньше лишений, чем ее спутнику.
– Что, больно? – с тревогой спросил он, поскольку она все еще потирала затылок, покрытый спутанными золотыми кудряшками.
– Поцелуй, и пройдет, – сказала она с глубокой серьезностью, подставляя ему ушибленное место. – Так всегда делала мама. А где она?
– Мама ушла. Думаю, ты скоро с ней увидишься.
– Ушла? – удивилась девочка. – Странно. А почему она не попрощалась? Она всегда прощалась, даже когда уходила к тете пить чай, а теперь ее нет уже три дня. Слушай, тут ужасно сухо, правда? У нас нет воды или чего-нибудь поесть?
– Ничего нет, милая. Надо еще немножко потерпеть, и все образуется. Положи-ка головку вот сюда, ко мне на колени, и тебе сразу станет веселей. Не очень-то легко говорить, когда губы точно кожаные, но мне сдается, что лучше рассказать тебе все начистоту. Что это у тебя такое?
– Смотри, какая прелесть! Какие красивые! – пылко воскликнула девчушка, протягивая ему два блестящих кусочка слюды. – Когда мы вернемся домой, я подарю их братцу Бобу.
– Скоро ты увидишь кое-что покрасивей этого, – заверил ее мужчина. – Надо только чуток обождать. Да, я ведь собирался сказать тебе… помнишь, как мы ушли с реки?
– Да.
– Понимаешь, мы думали, что скоро найдем другую реку. Но что-то не получилось: то ли компас подвел, то ли карта… словом, не нашли мы ее. Вода у нас кончилась. Осталась только капелька-другая для таких, как ты, и… и…
– И тебе нечем было умыться, – перебила девочка серьезным тоном, глядя снизу вверх на его чумазое лицо.
– Ну да, и попить тоже нечего. И мистер Бендер ушел от нас первым, а потом индеец Пит, а потом миссис Макгрегор, а потом Джонни Хоунс, а потом и твоя мать.
– Значит, мама тоже умерла! – воскликнула девочка, уткнувшись личиком в передник, и горько зарыдала.
– Да, они все ушли, кроме нас с тобой. Потом я подумал, что если пойти в этом направлении, можно наткнуться на воду. Тогда я посадил тебя на плечо, и мы отправились сюда вместе. Только по всему видать, что нам снова не повезло. Теперь мы с тобой вряд ли выкрутимся!