Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1
Шрифт:
Тяжелой поступью спустился он вниз, в равнину. Еще с большим трудом поднялся он снова на соседнюю скалу, в надежде – увы, тщетной! – заметить хоть какой-нибудь признак воды, столь желанной! Но куда ни достигал его взгляд, нигде не было заметно ни одного деревца или какого-нибудь другого растения, свидетельствующего о присутствии источника или хотя бы болота. Всюду одна безбрежная соляная пустыня, окруженная цепью темных, неприветливых гор. В этой пустыне должна была погибнуть всякая надежда на спасение. И путешественник понял, что настал его конец, что путь его свершен и что здесь, на этом голом камне, ему остается
– А почему и не так? – прошептал он, опускаясь на землю в тени под гигантской скалой. Здесь или дома в своей постели, не все ли равно?
Он бросил ружье и тяжелую ношу, которую таскал с собой до сих пор. Ноша эта состояла из большого свертка, обернутого в серую ткань и слишком тяжелого для его слабых сил. При падении на землю сверток издал жалобный крик, и из серой ткани выглянуло детское личико с большими испуганными глазами. Две маленькие ручки конвульсивно сжимали одна другую.
– Вы мне сделали больно, – произнес детский голосок тоном упрека.
– Правда? – спросил сконфуженно незнакомец. – Я это сделал не нарочно.
Говоря это, он распутал серую шаль, в которую была закутана девочка, и откинул ее в сторону. Ребенку могло быть около пяти лет. Судя по изящным башмачкам, розовому нарядному платьицу и белому фартучку, можно было заключить, что мать ее была состоятельной. Девочка была очень бледна, но ее полные ручки и твердая устойчивость доказывали, что она страдала не так сильно, как ее товарищ.
– Все еще больно? – с беспокойством спросил он, видя, что девочка продолжает потирать головку, покрытую светлыми шелковистыми кудрями.
– Поцелуйте меня, и тогда все пройдет, – серьезно ответила она. – Мама всегда так делала. Где мама?
– Мама уехала, – ответил он, – но я думаю, что ты скоро последуешь за ней.
– Уехала? Вот странно! Она не попрощалась со мной. Она всегда прощалась, когда шла к тете пить чай, а теперь вот уже прошло три дня и ее нет! Но мне хочется пить. Скажите, разве нет здесь воды и чего-нибудь поесть?
– Увы, нет, моя дорогая! Еще немного терпения, и ты скоро не будешь нуждаться ни в чем. Положи головку ко мне сюда, вот так; тебе будет лучше. Хотя трудно разговаривать, когда губы пересохли и горло сжимается, но я думаю, что будет лучше, если я тебе скажу, в чем дело. Но что это у тебя в руке?
– О, это прелестные вещички! – воскликнуло дитя, весело показывая два обломка слюды, сверкавшей на солнце, как алмазы. – Когда мы вернемся домой, я их подарю маленькому брату Бобу.
– Подожди немного, и ты увидишь вещи гораздо лучше этого, – пробормотал человек, – но позволь мне говорить. Ты помнишь, когда мы покинули речку?
– О, да.
– Ну, вот мы надеялись найти другой источник, но сделали ошибку. Не знаю, что было этому виной: компас ли, карта ли, но я знаю точно, что мы не нашли этого источника. Наша вода, которую мы несли с собой, вся вышла, если не считать остающихся еще нескольких капель, которые я берегу для тебя. А затем… затем…
– Затем, – перебила девочка, устремив серьезные глаза на запыленное лицо своего спутника, – вам нечем будет умыться.
– Да, но и нечего также пить. Первым умер от жажды Бендер, затем настала очередь индийца Тэта, потом – мистрис Макгрегор и Дженни Гопп и, наконец, дорогая, твоей матери…
– Как! Мама также умерла! – вскрикнула девочка и, закрыв личико передником,
– Да, все они умерли, кроме нас с тобой. Я подумал, что, может быть, найду воду здесь. Я взял тебя на руки и пустился вперед наудачу. Но я убедился теперь, что это было бесполезно и нам не остается никакой надежды.
– Вы хотите сказать, что и мы также умрем? – спросил ребенок, поднимая на своего спутника лицо, залитое слезами.
– Я думаю, что только это и ожидает нас.
– Почему же вы мне не сказали этого раньше? – весело улыбнувшись, сказала она. – Вы напугали меня! Но раз мы умрем, значит, перенесемся к маме, правда?
– Да, моя дорогая, ты будешь с ней.
– И вы также. И я скажу ей, как вы были добры ко мне. Я уверена, что она выйдет к нам навстречу на порог рая и принесет большую чашку чистой воды и много, много пирожков, сладких и поджаренных с двух сторон, как мы любили с Бобом. А мы долго будем еще ждать?
– Не знаю, вероятно, недолго.
Незнакомец устремил взор к горизонту, по направлению к северу. На ясной лазури неба он различил три темные точки, быстро росшие и постепенно приближавшиеся. То были три громадные птицы темного цвета, которые начали описывать круги над головами путешественников и, наконец, сели неподалеку на скалу. Это были коршуны, предвестники смерти.
– Ах! Петух и куры! – воскликнула девочка радостно, увидев птиц, хлопая руками, чтобы спугнуть их. – Скажите, кто создал эту пустыню? Бог?
– Конечно, Бог, – ответил он, несколько ошеломленный этим вопросом.
– Нет, нет, – продолжал ребенок. – Он создал Иллинойс и Миссури, но я уверена, что кто-нибудь другой создал страну, в которой мы сейчас находимся. Она и в половину не так хороша, как те. Здесь забыли сделать деревья и воду.
– Что, если бы ты прочла маленькую молитву? – робко заметил ее спутник. – Как думаешь?
– Но ведь ночь еще не настала, – возразила девочка.
– Нужды нет. Если еще и не время для молитвы, я уверен, что добрый Бог не обратит на это внимания. Прочти те молитвы, которые ты читала каждый вечер в нашей повозке, когда мы еще находились там, в долине.
– Почему же вы сами не можете прочесть молитвы? – спросил ребенок, с удивлением глядя на него.
– Я позабыл их, – ответил он, – Когда я был ростом вот с это ружье, я уже бросил привычку молиться, но я думаю, что никогда не поздно делать хорошее. Молись ты, а я буду повторять за тобою.
– Тогда надо вам стать на колени рядом со мною, – сказала она, расстилая шаль по земле, – затем вы должны сложить руки вот так, и вам будет сразу легче.
Странная картина, которую созерцали одни только коршуны! Резвое дитя и старый бродяга стояли на коленях рядом на разостланной серой шали. Полное, жизнерадостное личико ребенка повернулось к небу одновременно с другим лицом, изможденным и худым. Эти два такие различные по виду существа чувствовали, как их сердца в согласном порыве стремились вверх, к Тому, с Кем они теперь говорили лицом к лицу. Два голоса – один серебристый и ясный, другой грубый и сдавленный – соединились вместе, взывая к божественному милосердию.