Шесть дней любви
Шрифт:
Фрэнк уже шел к двери. Шаг за шагом. Он ни разу не обернулся.
Как и велели, Фрэнк поднял руки за голову. Он хромал, но очень уверенно прошел к двери и спустился по ступенькам на лужайку, где его ждали с наручниками.
Что случилось дальше, мы не видели, но вскоре в дом ворвались полицейские и развязали нас. Женщина в форме налила маме воды и сказала, что «скорая» уже ждет. Дескать, у мамы шок, хотя она может этого не осознавать.
— Не бойся, — сказал мне полицейский. — У твоей мамы все хорошо. Того парня мы арестовали, ничего плохого он вам больше
Мама так и сидела на стуле без туфель и растирала запястья, словно соскучилась по веревке. Если вдуматься, зачем человеку свобода?
Дождь еще не кончился, хотя стих до мелкой мороси. Миссис Джервис стояла на противоположной стороне улицы и щелкала фотоаппаратом. Мистер Темпл давал интервью. Вертолет приземлился в глубине двора, где Фрэнк учил меня играть в бейсбол и рассказывал про красных род-айландов и где сегодня утром я похоронил хомяка Джо.
— Не зря я переживал, — сообщал полиции мистер Джервис. — На днях принес им персики и почувствовал, что Адель передает мне послание, ну, зашифрованное. Он, наверное, глаз с нее не спускал.
Подъехал бордовый мини-вэн. Папа! Вот он увидел меня и бросился к нам.
— Что за чертовщина творится? — спросил он полицейского. — Я думал, моя бывшая окончательно тронулась, но вас здесь увидеть не ожидал.
— По телефону наводку дали, — ответил тот.
Фрэнка запихнули на заднее сиденье патрульной машины. Руки он держал за спиной и низко опустил голову, наверное прячась от фотокамер. Перед тем как нырнуть в салон, он взглянул на маму.
По-моему, я один заметил, как Фрэнк беззвучно, одними губами, прошептал: «Адель!»
ГЛАВА 21
Фрэнка обвинили в нашем похищении. Говорили, что на сей раз его запрут и выбросят ключ.
Услышав об этом, мама отправилась в столицу штата, к прокурору. А ведь годами никуда не выезжала!
«Прокурор должен понять, — твердила она, — что незаконного удержания и в помине не было». Она по собственной воле пригласила Фрэнка к нам домой. Он прекрасно относился к ее сыну и заботился о ней. Они полюбили друг друга и собирались пожениться в приморских провинциях.
Прокурор оказался поборником жестких мер, недавно избранным на свой пост в поддержку губернатору, который вел войну с преступностью.
— Нужно разобраться, почему ваш сын не сообщил о происходящем в полицию, — заявил прокурор.
Разумеется, мой возраст примут во внимание, но есть вероятность, хоть и небольшая, что меня сочтут соучастником преступления. Тринадцатилетних и прежде лишали свободы, но дадут мне год, максимум два.
Мою маму, по словам прокурора, могло ожидать куда более суровое наказание. За укрывательство беглого преступника и подстрекательство несовершеннолетнего к соучастию в преступлении… Опеки надо мной мама лишится однозначно. Помощники прокурора уже говорили на эту тему с моим отцом. Очевидно, это не первый случай, когда мамино здравомыслие вызывает сомнения.
В кои веки домой мы ехали в тишине. Так же в абсолютной тишине тем вечером ели суп из мисок, которые принесли из машины.
Следующие несколько
Начался учебный год. Я пошел в седьмой класс, где меня ждала неожиданная слава, которая переросла в подобие популярности.
«Слушай, он впрямь вас пытал? — спросил едва знакомый парень, когда мы столкнулись на пороге душевой. — Твоя мать была сексуальной рабыней?»
В глазах девчонок злоключения сделали меня сексапильным. Однажды Рейчел Маккэн, долгое время царившая в моих фантазиях, подошла ко мне в раздевалке, когда я собирал книги, чтобы скорее сбежать домой.
«Хотела сказать, что считаю тебя очень храбрым, — начала она. — Если захочешь об этом поговорить, не стесняйся, я выслушаю».
Я наконец удостоился внимания девочки, о которой мечтал со второго класса, но теперь хотел лишь покоя — вот одно из многих последствий того праздничного уик-энда. Именно тогда стало понятно, почему много лет назад мама решила просто сидеть дома. Только у меня такой возможности не было.
Примерно в это же время мама перестала выписывать газету, но я ходил в библиотеку и следил за судебным процессом. Если мама и поняла, почему ей так и не предъявили обвинения, то никогда об этом не заговаривала, а сам я эту тему не поднимал. Пожелай окружной прокурор призвать ее к ответственности, он без труда заполучил бы показания Эвелин (опросить Барри никто не подумал бы). Из ее слов последовало бы, что на протяжении шести праздничных дней мама не находилась под давлением и против своей воли не делала ничего, разве только за Барри присматривала.
Я понял куда больше, чем можно ждать от тринадцатилетнего. Фрэнк заключил сделку. Полное признание и содействие следствию в обмен на гарантии, что нас с мамой не тронут. И нас оставили в покое.
Фрэнку дали десять лет за побег и пятнадцать за попытку похищения.
«А ведь через восемнадцать месяцев подсудимого ожидало условно-досрочное освобождение, — напомнил прокурор. — Впрочем, мы имеем дело с преступником, не контролирующим свой больной разум».
«Я ни о чем не жалею, — признался Фрэнк в единственном письме, которое мама получила после оглашения приговора. — Если бы не выпрыгнул из окна, никогда не встретил бы тебя».
Как склонный к побегу, Фрэнк считался особо опасным преступником, которому надлежало отбывать наказание в исправительном заведении строгого режима. Сперва его отправили на север Нью-Йорка, где мама попыталась с ним увидеться. Она поехала туда, не убоявшись расстояний, и уже на месте узнала, что Фрэнк сидит в одиночке. Потом его перевели куда-то в Айдахо.
После этого руки у мамы долго дрожали так сильно, что она не могла даже открыть банку супа «Кэмпбелл». Опекунские права она передала папе добровольно. Прежде чем переехать в дом, где мне предстояло жить с ним, Марджори и их детьми, я заявил маме, что никогда ее не прощу. Но я простил. Мама могла бы припомнить мне поступки в сто раз ужаснее, но она их простила.