Шесть измерений пространства
Шрифт:
— Постой, — сказала я, кое-что вспомнив. Изначально я рассчитывала обойтись без этого приема. Пошарив в своем мешке, я извлекла из него распечатку, поднесла ее к глазам и начала медленно зачитывать азан — исламский призыв к молитве.
Мое произношение, похоже, было далеко от идеала, поскольку мне пришлось повторить эти слова три, или даже четыре раза, прежде чем в глазах мужчины возникла тень понимания и он начал повторять за мной. Но когда он выговаривал слова ритуала, на его лице проступило удивленное выражение, словно он никак не мог понять смысла этой странной игры.
— Значит,
— Теперь вы меня понимаете? — спросил он на безукоризненном монгольском.
От удивления я чуть не лишилась дара речи.
К этому времени я успела немного свыкнуться с его выбритой головой и бледностью, и теперь могла разглядеть те черты, которые прежде не замечала. У него было лицо утонченного, доброго и образованного человека. Прежде ни один мужчина не возбуждал во мне сексуального интереса, и не могу сказать, что меня влекло к нашему «гостю». Но в его глазах читалась глубокая тоска по дому, свидетельствующая о том, сколь долго он не видел семью и друзей (у меня никогда не было ни того, не другого, но я вполне могу понять его чувства), и я осознала, что хочу помочь ему.
— Ты знаешь наш язык, — наконец произнесла я, словно это уже не было доказано.
— Он не такой уж и сложный. Как вас зовут? Мне послышалось нечто вроде «грязной псины», но это вряд ли может быть правдой.
— Я пыталась говорить по-арабски. И, что очевидно, не справилась. Меня называют Желтой Собакой. Это прозвище, оперативный псевдоним.
— Но не настоящее имя.
— Ариуна, — тихо представилась я. — Иногда использую и это. Но здесь все называют меня Желтой Собакой.
— Муханнад, — сказал мужчина, касаясь своей груди.
— Муханнад, — повторила я, прежде чем продолжить. — Если ты понял мое имя — или хотя бы подумал, что понял, — почему же не отвечал, пока я не заговорила по-монгольски? Не думаю, что мой арабский настолько уж плох.
— Ты говоришь на арабском как человек, услышавший его в шепоте. Отдельные слова казались мне знакомыми, но они были лишь крупицами золота в бурном потоке, — он одарил меня улыбкой, словно ему было неприятно критиковать. — Твое старание заслуживает похвалы. Но я говорю не на той разновидности арабского, которую изучала ты.
— А что, их много?
— Честно говоря, куда больше, чем ты можешь себе представить, — он помедлил. — Полагаю, теперь я догадался, где нахожусь. Монгольская Экспансия. Мой мир шел по тому же пути вплоть до шестьсот пятьдесят девятого, если
— У вас другой календарь?
— Вы ведете отсчет от дня гибели божественного воителя; мы — от бегства Пророка из Мекки. По меркам Халифата сейчас идет тысяча шестьсот четвертый год; у вас — девятьсот девяносто девятый, а Объединенные Нации отметили две тысячи двести двадцать шестой. Если по-хорошему, нас разделяют всего-то какие-то века. Календарь Смеющихся куда древней, что и логично. А если…
Я остановила его.
— Что ты мелешь? Ты же просто эмиссар прежде неизвестной исламистской группировки, только и всего. Каким-то образом вам удавалось избегать внимания центральных властей на протяжении всех пятисот лет Монгольской Экспансии, и вы сумели основать колонию, или даже несколько где-то на самом краю Инфраструктуры…
— Заблуждаешься, Ариуна. Все совсем не так. — Внезапно он сел чуть прямее, словно неожиданно припомнил нечто очень срочное. — Скажи, как я сюда попал? Мне не поручали собирать информацию о монголах. Во всяком случае, не в этот раз.
— Лемуры, — ответила я. — Мы нашли тебя на их корабле.
Я заметила, как Муханнад вздрогнул, словно лишь сейчас вспомнил нечто ужасное.
— Полагаю, это означает, что я был их пленником, — он посмотрел на меня с неожиданным любопытством. — Ариуна, твои вопросы озадачили меня. Сведения, собранные нами на монголов, никогда не славились высокой надежностью, но мы принимали как данность, что вы все понимаете.
— Понимаем что?
— Сложную природу вещей, — сказал он.
Вагончик фуникулера сорвался с края погрузочного ангара и устремился к подножию огромной шагающей платформы. Вскоре мы неожиданно резко остановились, и пол под моими ногами закачался. Квилиан поднял свой бинокль и принялся рассматривать что-то подвешенное между огромными, медленно переступающими стальными лапами.
— Держи, — вдруг сказал он, протягивая устройство мне.
Я взяла бинокль трясущимися руками. Люди Квилиана потащили меня к фуникулеру в тот самый момент, когда я уже собиралась отправиться на очередную бесплодную, но далеко не неприятную встречу с Муханнадом.
— И на что я смотрю?
— Пошевели рычажком сбоку.
Я повиновалась. Мощные гироскопы пришли в движение, направляя бинокль, выслеживая цель и приближая изображение. Теперь я увидела нечто, болтающееся под брюхом платформы, точно грузило на строительном отвесе. Мне сразу вспомнилось, как Квилиан, впервые совершая со мной прогулку на фуникулере, точно так же разглядывал что-то. Тогда мне показалось, что он смотрит на щуп, или буровую установку. Но теперь я поняла, как ошибалась.
Мне не требовалось видеть лицо, чтобы понять, что передо мной Муханнад. Его запихали в примитивный скафандр, почерневший от того, что слишком часто подвергался воздействию чудовищной жары и едких веществ. Араба подвесили за ноги, головой вниз. Сейчас его медленно опускали в одно из многочисленных, дышащих ядовитыми испарениями ущелий луны Квингшуй.