Шесть извилин под фуражкой
Шрифт:
В столовой было необычайно тихо и спокойно. Причиной тому была манная каша, которой сегодня кормила всех тетя Клава. Курсанты по большей части манную кашу недолюбливали, а потому за добавкой никто не стремился. Да и вообще, мало находилось таких, кто съедал целиком свою порцию. В основном курсанты, проглотив пару-тройку ложек, брали свои тарелки и тащили их обратно к раздаточному окошку.
Тетя Клава была вне себя от гнева.
– Чего не едите?! – кипятилась она. – Ишь ты, каша им манная не нравится. Может, вам блины с красной икрой на завтрак
Курсанты молчали, правда, находились такие, кто пытался возражать, мол, можно и блины, пусть и не с красной икрой, отчего тетя Клава злилась еще больше.
– Вон отсюда, баловни! Вот пожалуюсь начальству, так оно мигом вас научит все подряд есть! – грозилась она.
Недовольство не высказывали только за одним столом, где разместились курсанты из группы Мочилова. Однако они вовсе не были заняты поглощением ненавистной каши, а придумывали мнимую болезнь для Лехи Пешкодралова.
– Надо наесться мороженного, чтобы горло заболело, – предложил Дирол.
– Не пойдет, – отрицательно замотал головой Леха. – Во-первых, у меня на такое количество мороженного денег нет, а во-вторых, это надолго, а я долго болеть не хочу.
– Тогда надо обкуриться, – подал идею Веня. – Помните, как мы обкурились, когда Зосю уборщицей в школу устраивали?
Все вздохнули, припоминая тот страшный день, когда им в целях глобального загрязнения школьного коридора пришлось выкурить каждому по пачке сигарет, а Феде, так как он не курит, съесть килограммов пять яблок.
– Нет, не хочу, – снова отказался Леха. – Я как вспомню, как мне тогда плохо было, так сразу тошнить начинает.
– Может, тебе слабительного съесть? – высказался Антон Утконесов.
– Ага, а как я потом за Садюкиным следить буду? В памперсах, что ли? – отверг и это предложение Пешкодралов.
– Тогда тебя надо крапивой отстегать, – хихикнув над собственной идеей, проговорил Андрей. – Знаешь, какая классная сыпь у тебя будет! А главное, это не надолго.
– Не надо меня крапивой стегать, – надулся Леха. – К тому же, если я сыпью покроюсь, то в медпункте решат, что я заразный, и поместят в изолятор, а оттуда фиг сбежишь.
– Он прав, – согласился с Пешкодраловым Федя. – Здесь надо что-нибудь попроще придумать.
– Что?
– Не знаю, – пожал плечами Федя, подумал несколько секунд и вдруг воскликнул: – Вот, как же я раньше не догадался! Тебе, Леха, надо в обморок грохнуться.
– Зачем? – удивился Пешкодралов.
– А затем, что это и подозрений не вызовет, и не надолго, и изолировать тебя никто не будет, только пропишут тебе пару дней постельного режима, и все, – терпеливо объяснил Ганга.
– А что, по-моему, вполне хорошее предложение, – согласился с Федей Веня. – Только вот изобразить обморок надо как можно более правдоподобно, чтобы все поверили. Сможешь? – посмотрел он на Леху.
– Попробую, – пожал плечами тот. – Только здесь я падать не буду, потому что тут пол жесткий.
– А ты мне на руки упадешь, – нашелся Федя. – Ты пойми, лучшего места для обморока, чем столовая, и не придумаешь. Народу полно, устроят шумиху, мигом тебя до медпункта дотащат.
Леха задумался. С одной стороны Федя, конечно, был прав, но, с другой стороны,
– Ладно, я согласен, – наконец произнес он, взвесив все «за» и «против». – Федя, вставай, будешь меня ловить.
Ганга поднялся, Леха – тоже.
– Отойди подальше, – приказал Феде Пешкодралов. – Стой как ни в чем не бывало, я мимо тебя пойду, и вот тут ты меня лови, – говорил он, а сам старательно следил за тем, чтобы окружающие ничего не заподозрили.
Удостоверившись, что все остальные курсанты школы заняты только тем, как бы побыстрее избавиться от ненавистной манной каши, Леха вышел из-за стола, сделал несколько шагов к Феде, закатил глаза, громко охнул и начал медленно оседать.
Однако в этот момент какому-то курсанту, который уже больше не в силах был давиться манной кашей, неожиданно стало плохо, и он, зажав рот ладонью и издавая при этом характерные звуки, бросился прочь из столовой. Все бы ничего, но путь бедолаги пролегал мимо стола, за которым разместилась группа Мочилова, и, разумеется, мимо того места, где стоял и готовился поддержать падающего в обморок товарища Ганга.
Несчастный курсант так спешил выскочить на улицу, что нечаянно задел Федю. Федя покачнулся и, не удержавшись, плюхнулся на стул. А Леха, который в это время уже опустился совсем низко и не в силах был остановить собственного падения, истошно завопил: «Мама! Падаю!» и действительно упал. При этом он стукнулся головой о спинку стула, в глазах у него потемнело, и Пешкодралов впервые в жизни узнал, что чувствует человек, теряя сознание. Близнецы Утконесовы бросились помогать своему пострадавшему товарищу, Дирол побежал к тете Клаве попросить холодной воды, Веня отправился за медсестрой, а несчастный курсант, из-за которого план Ганги потерпел поражение, так и не выбравшись из столовой, изверг содержимое своего желудка прямо под ближайший стол.
Переполох был такой, что некоторое время никто не мог понять, что же на самом деле произошло. Одним показалось, будто началась драка, и они поспешили на такое посмотреть. Другие были уверены, что из-за каши тети Клавы сразу нескольким курсантам стало плохо, и поторопились под шумок поскорее избавится от собственных порций, дабы позволить своим желудкам избежать незавидной участи их товарищей. В результате из оставшихся в столовой ребят образовались два кружка: сочувствующих Пешкодралову и переживающих за несчастного курсанта, волею судьбы и манной каши опозорившегося перед всей школой.
Так получилось, что Ганга оказался во второй группе, а потому врожденное благородство не позволило ему бросить человека, которому плохо, в трудную минуту, и он, схватив со стола чей-то стакан с компотом, принялся отпаивать пострадавшего.
Дирол в это время, расталкивая курсантов, столпившихся у раздаточного окошка, истошно вопил:
– Пропустите! Пропустите! Человеку плохо! Человек умирает!
– Батюшки, – схватилась рукой за сердце тетя Клава. – Кто же это там помирает? Нельзя помирать в моей столовой.