Шесть мессий
Шрифт:
— Привет, Корнелиус, — произнес Фрэнк. — Помнишь меня?
Корнелиус воззрился на него, брови изогнулись, как гусеницы. Затем Макквити увидел, как сузились его зрачки, а рука стала поднимать пистолет.
— Придурок! — бросил Фрэнк, мгновенно вскидывая кольт. Шесть выстрелов прогремели почти одновременно, и шесть пуль выбили кровавый круг вокруг сердца врага.
Канацзучи, развернувшись, разрядил винтовку в людей у пулемета, убив троих, и, прежде чем бойцы в линии по обе стороны успели отреагировать, выхватил «косца» и бросился в атаку на правый фланг.
Фрэнк прыгнул к пулемету и снова повернул его влево; внутри
Шеренга людей в черном ответила огнем. Оленья Кожа, не прекращая стрелять, выровнял ствол и переместил его вправо, обрушив град пуль на противника. Под огнем строй разорвался и рассеялся. Люди разбегались, бойцы из задних рядов при виде упавших товарищей поворачивались и устремлялись в укрытие.
Пуля прострелила Фрэнку сапог, раздробив левую лодыжку. Он пошатнулся, но стрелять не перестал. Другая пуля обожгла верхнюю часть правого бедра.
«Кость не задело», — подумал Фрэнк, рыча от боли, но не выпуская гашетку.
Следом за Фрэнком на правый фланг линии обрушился, безостановочно работая «косцом», Канацзучи. Он стремительно врубился в самую гущу врагов, и они даже не могли выделить его среди своих для прицельной стрельбы, а ярость атаки отвлекла их внимание от пулемета. Чернорубашечники только и успели понять, что на них напал человек с клинком, движущийся с быстротой ветра. Правда, они все равно повели беспорядочный огонь, но выпущенные наугад пули или не находили цель, или разили своих. Казалось, что пули пролетали сквозь атакующего, не в силах повредить ему, тогда как его клинок отрубал конечности и вспарывал животы, двигаясь так, словно жил самостоятельной жизнью.
Десять человек пали, прежде чем остальные побросали оружие и бросились бежать. На каждую его жертву приходилось всего по одному удару: японец сеял смерть с ужасающей экономностью. Как только пал последний противник, Канацзучи, не помедлив, исчез за правым углом церкви, нацелившись теперь на расчет второго пулемета.
Последнего чернорубашечника на своей стороне Фрэнк достал, прострелив насквозь земляную насыпь, за которой тот попытался укрыться. Для этого пришлось жать на гашетку, пока не кончились патроны, а когда он потянулся за новыми и случайно задел ствол, ему обожгло руку.
Рой пуль со свистом пронесся над его головой. Фрэнк посмотрел сквозь пространство собора и увидел ствол оружия, полыхавший вспышками, из распахнутых дверей на другом конце. Люди в белом отчаянно кричали; пули косили их как траву.
Пуля зацепила левое плечо, и Фрэнк резко присел. Большинство их выстрелов по-прежнему приходилось слишком высоко. Плечо теперь не работало, так что он, оставаясь внизу и кое-как управляясь здоровой рукой, выудил из патронного ящика последний патрон, вложил в патронник и нажал на гашетку. Выстрел разбил окно над дверьми, и вниз дождем посыпались осколки красного стекла.
Началась стрельба. Первым застрочил пулемет, установленный позади собора. Те, кто находился у переднего входа, еще только готовили орудие к бою, а остальные чернорубашечники
Иннесу было непросто удерживать оружие раненой рукой, и каждый выстрел отдавался в ней болью, однако все трое тщательно прицеливались и, выведя пулемет из боя, прежде чем он успел полить свинцовым дождем избранный сектор обстрела, подстрелили двоих, попытавшихся заменить пулеметчиков, и стали целиться по стрелкам с винтовками.
Стреляли молча, полностью сосредоточившись на своей смертоносной работе. Перезаряжая оружие, Дойл бросил взгляд на Эйлин: она определенно не забыла, как вести огонь.
Первые выстрелы отдались в решетках над головой Иакова металлическим эхом. Преподобный Дэй неистово заметался по кругу с открытыми карманными часами в руке.
— Нет, нет! Где колокола? ГДЕ КОЛОКОЛА?
Интенсивность огня непрерывно возрастала; он отдавался по помещению оглушительным эхом. Иаков молчал и не шевелился: сейчас он не осмеливался привлечь внимание преподобного, поскольку не был полностью уверен в том, что слышал во тьме лабиринта голос сына, выкликавший его имя.
Сверху донесся звук, похожий на плеск воды, и он поднял голову. Струйка крови просачивалась сквозь решетку, капала вниз и растекалась лужицей.
С клинками в обеих руках Канацзучи атаковал пулеметную позицию у боковой двери церкви. Расчет из трех человек настолько сосредоточился на смертоносном огне, что не заметил его приближения.
Японец отсек руку стрелку, ударом ножа покончил с заряжающим, вонзил острие «косца» в горло последнего из расчета; завладев оружием, вскинул ствол и, пока не кончились патроны, жал на гашетку, подавляя пулеметное гнездо у противоположной боковой двери.
Затем он поспешил к церкви и заглянул внутрь. Всюду были видны испуганные, жавшиеся друг к другу люди в белом, со всех сторон неслись стоны, сотни трупов устилали пол. Он не мог сказать, сколько людей погибло, не знал, сколько времени продолжалась стрельба, лишь видел, что здесь имело место чудовищное кровопролитие. Лунный свет, падавший через выбитое окно, обрисовал в центре помещения четкий белый круг. Он напряг слух, стараясь услышать детские голоса. Они доносились справа.
За рядом колонн в стене обнаружилась большая ниша на манер часовни; она не попала в зону огня, и прятавшиеся здесь ребятишки остались в живых.
Канацзучи подошел к ним, беспрерывно говоря какие-то утешительно-ласковые слова, чтобы успокоить и приободрить их. Собирая детей вокруг себя, он помогал им подняться на ноги и мягко, но настойчиво направлял к выходу. Мальчики и девочки послушно шли, тихонько всхлипывая, оступаясь и перешагивая через тела. Уцелевшие взрослые не обращали на них внимания, тупо глядя перед собой остекленевшими, невидящими глазами.
Ходящая Одиноко остановилась, и тут откуда-то сверху донеслась бешеная пальба. Она добралась до очередного перекрестка, в двадцати шагах за тем, у которого они разделились, и определила, что секция, лежащая впереди, буквально изрешечена проходами: еще десять шагов, и она безвозвратно потеряется. В смятении женщина повернула назад. Вот почему, когда она ощутила движение воздуха и вдохнула запах одноглазого, ее реакция оказалась недостаточно быстрой.