Шесть ночей на Акрополе
Шрифт:
Калликлис оживился, но не проронил ни слова. Николас опорожнил свой стакан. Саломея тут же наполнила его снова.
— Проблема, которая меня волнует, — ответил он, — причастность к нашей компании, госпожа Сфинга. Поэтому я не подумал о господине Лонгоманосе.
— О господине Лонгоманосе!.. — встрепенулась Сфинга. — О господине Лонгоманосе!.. Удивительно, как Вам удается умалять великие проблемы!
— Если бы я носил брюки Тофалоса, [33] они спадали бы с меня при ходьбе, — сказал Николас. — Предположим, что я — Кикловоррос, [34]
33
Димитрис Тофалос — чемпион II Олимпийских игр 1906 года (Афины) по тяжелой атлетике (142,4 кг).
34
Кикловоррос — ручей в Афинах, начинавшийся на холмах Турковуния и оканчивавшийся на нынешней улице Марни.
Прошу прощения, но я не подумал о господине Лонгоманосе. Мысли мои, вполне естественно, устремились к тому небесному телу, которое оказывает воздействие на воду.
Как вам известно, это небесное тело — луна.
Светлый порыв пронесся по лицу Лалы. Она повернулась к Саломее, но не видела ничего, кроме Николаса. Калликлис упорно смотрел на губы Сфинги. Возможно, именно поэтому он и воскликнул громко:
— Создадим общество лунатиков!
— Мое предложение, дорогой Клис, — не просто красивые слова. Я хочу предложить некий точный план, — сказал Николас. — Обращаюсь к Нондасу, который кое-что смыслит в точных науках.
Нондас выбрался из трясины блуда и очищения, перекинув через нее доску.
— Я здесь! — воскликнул он.
И, повернувшись к Калликлису, добавил:
Быть здесь и не здесь — не все ли равно? Ведь как ни вертеться, мне место одно.Знаешь, что это такое?
— Чушь! — сказала Сфинга.
— Сурис, [35] — ответил Калликлис.
— Не утруждайтесь, — сказал Николас. — Это — Поль-Амбруаз. [36]
35
Йоргос Сурис (1852–1919) — знаменитый греческий поэт-сатирик.
36
Поль-Амбруаз Валери (1871–1945) — выдающийся французский поэт и теоретик литературы.
Он засмеялся и опорожнил стакан, который снова наполнила Саломея. Он продолжил:
— Итак, существует некое тело, оказывающее воздействие на воду, — луна. Однако, чтобы быть уверенными, что мы проводим опыт при самых благоприятных условиях, нужно найти время и место, при которых воздействие луны максимально. Какое это время?
— Полнолуние, — забывшись, сказала Лала.
— Браво, госпожа Лала, Вы ответили правильно, — сказал Николас. — А теперь более сложный вопрос: где это место?
Лала покраснела. Она устремила взгляд своих больших глаз на висевшую над ними голую и пыльную электрическую лампу.
— Где оно? Где? — спрашивали другие.
Николас, не отвечая, принялся шарить по карманам. Компания с интересом смотрела на него. Он вытащил две пачки сигарет, ключи, два карандаша, кошелек, вырезки из газет и вывалил все это
— Вот это место. Я нашел его сегодня днем, в двадцать пять минут третьего, в трамвае, когда возвращался домой. Прошу обращаться с ним бережно. Стратис, будь добр, обнародуй.
Он поднес бумажку Стратису так, как подносят розу. Стратис взял ее, и все вместе прочли:
БИЛЕТ
на ночное посещение Акрополя в полнолуние
Десять (10) драхм.
Николас продолжил:
— Итак, это место — Акрополь в полнолуние, как информирует билет Археологической службы. Я не нашел его сам: мне указал его перст судьбы. Поэтому я непрестанно думаю о нем. Я думаю, что Акрополь — место, где сконцентрировано (я имею в виду в пределах радиуса передвижения людей, у которых нет транспорта, чтобы отправиться в карьер Пентеликона) самое значительное количество мрамора.
Мрамор этот для лунных лучей — то же, что для солнечных — зеркала Архимеда. То есть мрамор заставляет их падать на вас — о, закупоренные реки! — с максимально возможной интенсивностью.
Он опорожнил стакан, который Саломея наполнила снова, и сказал:
— Однако имеется еще одна причина, которая заставляет думать, что указание судьбы верно. На Акрополе в полнолуние мы обретем энергию, которая приведет в движение наши воды и вызовет их соединение. Но, может быть, мы обретем еще и силу, которая, не исключено, будет способствовать нашей цели. Силу наследия наших бессмертных предков…
— Я и не знала, что Николас — оратор, — сказала Лала.
Саломея одернула ее. Николас посмотрел на нее, улыбнулся и продолжил:
— Несмотря на то, что госпожа Сфинга родом из Ламии, а училась в Центральной Европе, Клис — из Дельф, а учился в Афинах, Стратис — клазоменянин, а учился в славном Париже, и другие — родом из других мест, а учились в других семинариях, нет никакого сомнения, что Священная скала является неким символом, некоей идеей, а наши родители, Греческое государство, Нация, когда она еще существовала, понесли большие расходы, чтобы привить эту идею нашим нежным детским чувствам…
— Но… — произнесла Сфинга, приготовившись к атаке.
— Знаю, знаю, — сказал Николас. — Этот последний аргумент вызывает существенные возражения. Проблемы чувств всегда сложны и в большинстве случаев не имеют решения. Поэтому здесь я особо не настаиваю.
Во всяком случае, я, по крайней мере, не нахожу другого ответа на наш вопрос. Если кто-нибудь из вас может предложить лучшее решение, я готов его выслушать. Если же вы окажете мне честь, согласившись с моим мнением, вы должны сегодня принять решение ходить регулярно раз в месяц, по крайней мере, в течение шести ночей полнолуния, на Акрополь.
— А если наш доктор окажется шарлатаном? — нетерпеливо спросила Сфинга.
— Если он окажется шарлатаном, — ответил Николас, — тогда… тогда я посвящу вам такую вот эпитафию в честь нашей почившей компании:
Уходя из Ламии, Мы были едины.Стратис, ты это знаешь и можешь продолжить.
Он сел и жадно осушил свой стакан, который снова наполнила Саломея. А Стратис пробормотал продолжение:
— А прибыв на Саламин, Я остался один.