Шестьдесят девятые Голодные Игры. Одни из нас
Шрифт:
– Лучше бы я умирал с голоду, чем лишний раз внёс своё имя в этот адский список, — мрачно отвечает Йоги.
Я стараюсь сменить тему разговора, потому что страшно говорить о Жатве, поэтому нам нужно отвлечься.
Проходит несколько часов, за это время мы уже успели сменить несколько тем. Я рассказываю о том, что было в школе за последнюю неделю, он в свою очередь, думает, о том что мы будем делать вечером, когда будет праздник, по поводу того, что в этот раз нас не выбрали.
Время летит незаметно, и когда уже на моих старых часах стрелка показывает 11 часов дня, мы начинаем собираться. Дети должны явиться на Жатву
Всю дорогу мы практически не разговариваем, Йоги пытается подавить волнение, рассказывая мне всякие забавные истории, я в свою очередь, отвечаю ему короткими вопросами, хотя мои мысли заняты далеко не утками, которые напали на Йоги, когда ему было 6. Я думаю о гораздо более страшном.
На площади уже собирается народ, по её краям стоят миротворцы и телевизионщики. Там же мы встретили моих и его родителей, нескольких наших одноклассников. и Немного покрутившись у пекарной, мы с Йоги решили, что пора регистрироваться.
Мы прощаемся с Йоги, пообещавши, что после Жатвы мы пойдём праздновать. Я иду к родителям, и мы крепко обнимаемся. Напоследок они говорят мне, как сильно они меня любят, я отвечаю им тем же. Мама с отцом идут к месту для зрителей, а я встаю в очередь на регистрацию.
========== Часть 2. Жатва ==========
Я стою со своими сверстниками, в ряду для участников жеребьевки. Абсолютно вся площадь занята либо участниками, либо зрителями. Глазами пробегаясь по толпе, я нахожу довольного Йоги, который подмигивает мне, а я в свою очередь одариваю его тенью улыбки. Неужели есть хоть одна ситуация в мире, в которой Йоги бы не смог улыбнуться?
Играет гимн Панема, выступает мэр дистрикта и после долгой речи, желает нам счастливых Голодных Игр, а затем показывают историю нашего государства, как 13 дистриктов подняли восстание против Капитолия, и были жестоко наказаны. Во время этой мишуры, я стараюсь отвлечь себя мыслями, о том, что мы будем делать вечером, а на следующей неделе у нас экзамен по экономике. Мои мысли быстро развеиваются, когда на сцену выходит Азалия Рейн. Азалия Рейн-это представитель Капитолия в нашем дистрикте, именно ей «выпала честь» выбирать путём жребия имена будущих трибутов. Раскрашенное в ядовито-желтые краски лицо, и не менее ядовитый костюм делают её похожую на попугая. Со смешным капитолийским акцентом она читает долгую речь, и так же, как и мэр, желает удачи.
Проходит ещё пару минут, и Азалия Рейн подходит к корзине, наполненной карточками с именами участников Жатвы.
– Я думаю, что мы должны уступить дамам! — весело восклицает она, и протягивает руку в корзину с карточками. Сердце бьется бешеным ритмом, кровь вскипает в венах, эти секунды длятся вечно… Все замерли в ожидании… Азалия вытягивает карточку и неспешно ее разворачивает:
«Айрис Роуз».
Сердце остановилось и кажется, что ушло в пятки. В голове кричит это имя, а я не могу пошевелиться, потому что попросту НЕ ВЕРЮ. Я не могу проронить ни крика, ни звука, ничего.
Спустя несколько секунд, я словно во сне бреду к сцене. Ноги подкашиваются и практически меня не держат, проходит может час, два или три, пока я поднимаюсь на сцену. Азалия жмёт мою ватную руку и поздравляет меня. Интересно с чем?
Вот-вот и я расплачусь, но я
– Ну, а теперь мальчики! — с тошнотворной задорностью произносит этот капитолийский попугай.
Толпа снова нахмурилась в ожидании, а я смотрела на своих удивленных одноклассниц, пялившихся на меня.
– Коул Чест!
Вся остальная речь Азалии уже не воспринималась мной, я старалась, вспомнить знакомое имя. Коул Чест. Я знала его, хоть мы и никогда не были знакомы. Он учится в старших классах, и в школе я видела его крайне редко. Зато я знаю его сестренку Лилу Чест, она младше меня, кажется ей 12. Одно время учителя заставляли нас делать небольшие проекты о переработке бумаги. Мы разбивались на пары, состоящие из школьников разных классов. Моей напарницей была его сестренка. Когда я делала проект с Лилу, я многое узнала о ней. У них нет матери, а отец тяжело болен. Все проблемы на себя взвалил Коул, он выполнял роль главы семьи, работая и пытаясь прокормить свою семью. Как же теперь малышка будет без брата?
Когда я отвлекаюсь от своих мыслей, Коул уже стоит на сцене. Высокий, с фигурой атлета, темные волосы убраны в идеальную укладку. Он одет в белую хлопковую рубашку и темные брюки. По сравнению с ним я выгляжу ужасно. На его лице мне не удаётся прочитать ничего. Он не выглядит испуганным, просто нахмурен и наверное думает, о том как теперь его семья проживёт эти дни.
– Трибуты, прошу вас, пожать друг другу руки! — задорно пищит Азалия Рейн.
Коул поворачивается ко мне, и мы делаем несколько шагов к друг другу, затем делаем то, что нам сказала Азалия. Его рука очень жёстко сжимает мою руку, и теперь я понимаю, насколько Коул силён. Он крепкий и высокий, карие глаза скалятся на меня, губы поджаты в напряжении.Если можно было бы убивать трибутов, до начала Игр, Коул скорее всего, уже бы свернул мне шею.
Мы разжимаем руки и нас окружают миротворцы. Сейчас все камеры капитолийцев сфокусированы на нас, и я стараюсь сделать нейтральный, абсолютно спокойный вид.Проходя внутрь здания мэрии, бросаю взгляд на лазурное небо, и оно быстро исчезает за кварцевым потолком мэрии. Перейдя порог, двери закрывают и надоедливые камеры с корреспондентами остаются позади. Нас заводят в разные комнаты.
Я остаюсь одна в огромном помещении: высокие потолки, гигантские ковры, стены, расписанные узорами. Но даже в абсолютной роскоши, я остаюсь разбитой и несчастной. Плюхаюсь на диван с бархатной обивкой, стараясь проснуться из этого кошмара.
========== Часть 3. Вверх дном ==========
Из отрешения меня освобождают родители, только что вошедшие в комнату. Я бросаюсь к маме в объятия, и уже не сдерживая слезы, рыдаю на ее плече. Мама гладит мою голову, и я немного успокоившись, понимаю, что пора сказать последние слова.
– Я хочу чтобы вы знали, что я люблю вас. Вас обоих, — хнычу я.
— Ты должна постараться, прошу тебя, чтобы ни случилось, не теряй веру, — папа целует меня в лоб, и сжимает мои дрожащие пальцы в своих тёплых ладонях.