Шестеро обреченных

Стиман Станислас-Андре

Сантер никак не мог решиться обратиться к нему с вопросом, однако болезненное молчание Асунсьон все же заставило его первым начать разговор:

— Марсель! — произнес он.

И когда Жернико обернулся к нему, спросил:

— Расскажи, как погиб Намотт?

— Его, вероятно, выбросили за борт, — ответил Жернико.

Сантер вздрогнул:

— Марсель! Ты шутишь?! Не хочешь же ты сказать, что Намотта убили?

— Да, именно это я и хочу сказать, — ответил Жернико удрученно, опустив голову. — Именно так.

Придвинув свое кресло к креслу Жернико, Сантер взял его за руку:

— Что с тобой? —

взволнованно спросил он. — Ты, случайно, не заболел?.. Да скажи же ты хоть что-нибудь, ради бога!

— Я боюсь грозы, — очень тихо ответил Жернико. Сантер недоуменно пожал плечами:

— У тебя все та же мания? Надеюсь, однако, ты не станешь утверждать, что именно гроза привела тебя в такое состояние? Ты только посмотри на себя со стороны, старина! У тебя же вид запуганного, затравленного человека!.. Да, да, затравленного!

— Замолчи! — глухо произнес Жернико. — Откуда тебе знать...

— Вот как раз это я и хочу узнать. Рассказывай...

— Ну, ладно... — тут Жернико замолчал и бросил нерешительный взгляд на Асунсьон, а затем неожиданно выдавил из себя:

— Я обречен...

— Что? — вскричал Сантер. — Обречен?! На что обречен?

— На смерть...

Сантер вскочил с кресла:

— Ты либо пьян, либо рехнулся! — вскричал он. — Что за чушь ты несешь? Ради бога, либо немедленно все объясни, либо... — Оглушительный раскат грома заглушил его слова, а в окно забарабанили крупные капли дождя.

— Гроза! — простонал Жернико. — О боже, до чего же я страдаю!.. — и он заломил руки.

Взгляды Асунсьон и Сантера вновь встретились. Похоже, возвращение Жернико сблизило их, нежели разъединило. Они оба испытывали сегодня сходное разочарование. Асунсьон спрашивала себя: не иллюзиями ли она жила эти два года? А Сантер заранее сокрушался при мысли о том, что, возможно, уже потерял друга.

Однако он опомнился первым... Ведь этот жалкий человек был честным и надежным спутником как светлых, так и черных дней. Поэтому его необходимо было во что бы то ни стало выручить.

— Послушай, старина, — решительно начал Сантер. — Я не знаю, что довелось тебе пережить за эти годы, но сегодня ты выглядишь не лучшим образом. Знай, что когда рядом мы, тебе нечего бояться. Доверься нам.

Ты сказал, что, по твоим предположениям, Намотта выбросили за борт... Чьих же это рук дело?

Жернико недоверчиво оглянулся вокруг:

— Я пока что не могу тебе сказать, чьих это рук дело. Впрочем, посмотри, хорошо ли заперта дверь на этот раз...

Сантер послушно выполнил его просьбу. Он и сам почувствовал себя тревожно и испытывал некоторую нервозность. Затем он наполнил коктейлями стаканы и залпом осушил свой.

Жернико же, не притрагиваясь к стакану, поднес руки к воротничку и резким движением сорвал его. Лицо его блестело от пота, и он начал:

— Да... так вот... Я попытаюсь рассказать тебе все... Вот только с чего начать?.. Да я сам толком ничего не знаю. Скорее догадываюсь и понимаю... Да, да, именно так: понимаю!..

Раскаты грома следовали один за другим. Вцепившись в подлокотники кресла, Жернико продолжал:

— Сантер, ты веришь в предчувствие? Приходилось ли тебе когда-нибудь наяву пережить один из виденных тобой ночных кошмаров?.. Так вот: именно это, происшедшее затем на «Аквитании», я, похоже, предчувствовал

еще в Пекине. Накануне отхода судна я встретил там Намотта, и тот сообщил мне, что ему удалось разбогатеть и что он стал таким же богатым, как и я. Однако мне показалось, что он тоже живет в предчувствии какой-то невидимой опасности. «Мне хочется поскорее покинуть Пекин, — сказал он мне тогда. — Здесь трудно жить, не нажив себе врагов. А особенно сейчас — когда, вероятно, многие уже знают, что мы с тобой набиты золотом. Меня такое положение вещей совершенно не устраивает! Меня это тоже не устраивало, и его тревога до того была сродни моей, что я начал беспокоиться вдвойне. Но по мере того, как мы отдалялись от азиатского континента, Намотт становился все веселее. Он с энтузиазмом начал рассказывать мне о своих приключениях, все время вспоминал о тебе и об остальных. Я уже было и сам начал успокаиваться и готов был поверить, что именно тамошний климат сыграл с нами такую шутку, но вот тут-то и произошло несчастье. Бесполезно расспрашивать меня о том, как это произошло. Мне известно не более того, что сообщили газеты... И все же...

— Что все же? — переспросил Сантер.

— Как ты понимаешь, первым на верхней палубе оказался я. И тут.

— Что тут?

— Я мельком увидел тень убегавшего человека.

— Ты в этом уверен?

Жернико отрицательно замотал головой.

— Нет, я в этом не уверен... Сам понимаешь: ночь, тени... Если бы я действительно был уверен!.. Но все это далеко не так — вот что ужасно...

После этих слов воцарилось молчание. Гроза, похоже, стихала, однако дождь по-прежнему барабанил по оконным стеклам. Часы пробили половину.

— Бедняга, — произнес Сантер. — Ты хоть понимаешь, что твои опасения вызваны ничем иным, как предчувствием и лихорадкой. Ведь абсолютно ничего не подтверждает, что Намотт оказался за бортом неслучайно. И мне совершенно непонятно, почему ты вдруг считаешь себя обреченным?..

Прежде чем ответить, Жернико долго вытирал пот со лба.

— Я и не пытался ни в чем убедить тебя. И все же, будь осторожен! Обречен не один я. Остальные четверо тоже обречены, в том числе и ты.

И тут Сантер наконец не выдержал:

— Да что за глупости ты мелешь! Ты что, издеваешься над нами?

— Ты тоже обречен, — сказал Жернико. — И ты должен знать это.

— Скажи-ка, а ты случайно не пристрастился в Пекине к опиуму?

— Да, я курил опиум! Только ты не думай, что наркотик затуманил мое сознание. Как раз наоборот. Благодаря именно наркотику оно и прояснилось!

Сантер сперва возвел руки к небу, а затем устало уронил их.

— Марсель, прошу тебя во имя нашей дружбы, во имя... во имя любви к Асунсьон, завтра же начать курс лечения от наркомании.

— Я не наркоман! — в бешенстве выпалил Жернико. — Ты издеваешься над моим даром ясновидца и обвиняешь меня в том, что, кроме предчувствий, у меня нет никаких доказательств. Однако... — в этот момент голос его дрогнул: — ...помнишь, каким я был пять лет тому назад? Ведь я же не был похож на труса, не так ли? А вы... — С этими словами он неуклюже повернулся к Асунсьон... — Разве не вы удостоили меня своим доверием два года тому назад? Разве не вы дали мне клятву быть моею, поверив лишь нескольким словам, оброненным тогда между морем и небом?..