Шестеро вышли в путь
Шрифт:
Дядька неожиданно качнул головой и уверенно сказал разоблачительным тоном:
— Принимали, наверняка принимали.
Но, узнав, что дело происходило тысячу лет назад, в девятьсот седьмом году, несколько смутился и хотя продолжал понимающе кивать головой, но кивал теперь уже молча.
Решено было так: без десяти восемь Лешка и Саша Девятин пойдут за Ольгой. К восьми вернутся вместе с ней. Мы встретим невесту с поднятыми бокалами и провозгласим тост за нее.
Николай Третий страшно заволновался и, притянув вниз Андрюшку Харбова, спросил его, можно ли будет и ему пойти за невестой. Андрюшка строго нахмурился и сказал,
В двадцать минут восьмого за дверью раздалось невнятное бормотание, кто-то толкался в коридоре — видимо, не находил дверь — и чертыхался, потом дверь плавно отворилась, и вошел Васькин отец. Мне Саша шепнул, что это старик Мисаилов. Я его не видел раньше, но сразу понял, что ничего хорошего от этого человека ждать не приходится. Лицо его посинело и опухло. Белки глаз были какого-то мертвенно-желтого цвета. При этом он выглядел сравнительно молодым. Ему было лет сорок пять, а казалось, что еще меньше. Он находился в том градусе опьянения, когда пьянице кажется, что он блестяще остроумен, все говорит умно и к месту и способен оживить любую компанию.
— А вот и я! — радостно сказал он. — Пришел свадебку веселить. Пусть не горюет сынок, что без отцовского благословения обвенчался.
Он обвел всех победным взглядом и даже повел плечами, будто собирался пуститься в пляс. Может быть, он ожидал найти пьяную компанию, которая встретит его радостными пьяными воплями, а может быть, — и это вернее всего — надеялся, что развязность поможет ему преодолеть смущение, которого все-таки, как он ни опустился, не мог не чувствовать.
От Стеклянного до Пудожа путь был не близок. Думаю, что сначала он решил идти к сыну просто потому, что рассчитывал крепко выпить по случаю свадьбы. Цель была так привлекательна, что дорогу он считал ни за что. Вероятно, от ходьбы по свежему воздуху он немного протрезвел и теперь напускал на себя развязность и бодрость. А впрочем, кто его разберет...
Надо сказать, что мы растерялись ужасно: удивительно некстати явился сейчас этот старик. И без того у всех бы по тяжело на сердце, а тут еще эта фигура...
Первым нашелся Харбов. Он подошел к гостю с таким видом, как будто только его и ждали, чтобы сесть пировать.
— Как раз поспели! — сказал он, улыбаясь и пожимая грязную, опухшую руку. — Сейчас за стол сядем. Ужинать будем.
В комнате оказалась Александра Матвеевна; я не заметил, как она вошла. Расширенными от испуга глазами она смотрела на пьяного болтуна. А тот, обрадовавшись, что все так хорошо получается, разошелся.
— Вчера прихожу к Валашкину в трактир, — начал он радостно рассказывать, — а мне говорят: Васька-то, говорят, твой сын, женится на дочке учителя. В прежние времена его бы, конечно, по шеям, а нынче, говорят, за хорошего жениха считают. Вот так честь семье Мисаиловых! Прямо из грязи да в князи.
— А вот и ваш сват, — спокойно сказал Харбов, подводя старика к Каменскому.
— Много благодарим, — сказал, низко кланяясь, старый шут. — Позвольте, раз уж мы сродственники, ручку пожать.
Я
Я многое простил учителю за эту минуту. Был он велеречив и любил покрасоваться, но было в нем и настоящее благородство.
А тут уж на выручку пришла Александра Матвеевна.
— Пойдем-ка, Роман Васильевич, со мной вниз, — сказала она. — Эти-то еще час собираться будут, а мы с тобой пропустим по рюмочке.
Взяв со стола одну из двух стоящих бутылок водки, она пошла, шутливо показывая бутылку старику Мисаилову. Старик повернулся к нам, лихо подмигнул, щелкнул себя по шее и, глядя на бутылку, как завороженный пошел за Александрой Матвеевной вниз.
— Время идти, господа шафера, — сказал шутливо Каменский, — невеста заждалась.
Мы стали торопить Харбова и Девятина и шутя учить их, как себя держать и как уберечь невесту.
— Смотрите не заблудитесь! — сказал Моденов. — Видите, какой туман? Ошибетесь дорогой, уведете невесту в лес, а там ее медведь за себя возьмет.
Туман стоял за окнами. Он был такой густой, что действительно страшновато было в него входить: не ровен час, потеряешься.
Андрюшка и Саша пригладили волосы, одернули гимнастерки и чинно пошли за невестой.
— Ну что же, товарищи, — сказал Тикачев, когда они вышли, — давайте сядем за стол.
Мы стали рассаживаться. Сема Силкин подвел Мисаилова к его месту во главе стола и торжественно усадил. После этого стали рассаживаться и остальные. У Васи лицо было веселое, улыбающееся и немного смущенное, как и полагается жениху. Он только был очень бледен. Даже капли пота блестели у него на лбу, хотя день был прохладный.
Мы сели за стол и стали накладывать на тарелки закуску. Мы передавали блюда и предлагали яства друг другу и прислушивались к тому, что происходит внизу на кухне. Оттуда доносился неумолкающий голос Романа Васильевича. Видимо, он чувствовал себя превосходно.
В это время Девятин и Харбов хмуро шагали сквозь туман по скользкой и грязной улице. Теперь представляться было не перед кем, и вид у обоих был очень мрачный.
— Все по-дурацки! — зло сказал Харбов. — И церемонию выдумали дурацкую — почему-то идти за невестой. Идиотизм какой-то!
— Мы празднуем свадьбу в первый раз, — рассудительно возразил Девятин. — Конечно, нельзя все сразу хорошо наладить. В Москве вот один старый писатель, Вересаев по фамилии, даже лекции специально читает о новых обрядах при социализме. И то, пишут, ничего стоящего выдумать не может.
— Все по-дурацки! — повторил Харбов. — Вообще свадьба — это глупости. Два человека любят друг друга, а двадцать вмешиваются в их дела и только поганят любовь.
Они шагали в ногу, оба злые и мрачные.
— Еще хорошо, что туман, — сказал Девятин, — нас хоть не видно. А то изо всех окон пялили бы глаза.
Подойдя к дому Каменских, оба приняли веселый вид. Остановившись под окнами, они негромко окликнули невесту:
— Оля!
В доме было тихо. Харбов заложил в рот два пальца и свистнул резко и коротко. Никто не ответил.