Шестиклассники
Шрифт:
Перед последним уроком она появилась в классе с длинным рулоном белой бумаги.
И перед последним же уроком произошло её столкновение с Эммкой Жарковой.
Случилось так, что Жаркова, пролив на парту чернила и вытерев их тряпкой, не отнесла тряпку на место, а нацелилась и бросила её в Валерия Петренко,
— Гм, гм, что ты делаешь?
— А что она? — начал Валерка.
— Пошли, — приказал Геннадий Сергеевич. — За драку тебе, гм, не поздоровится…
Тогда выступила вперед Смирнова. Она спокойно сказала учителю, что если Петренко и виноват, то Жаркова виновата больше — она нарочно бросила грязную тряпку.
— Нечаянно, нечаянно, — нахально заспорила Эммка.
Но все, кто видел, как это случилось, тоже закричали, что она кинула тряпку нарочно. Геннадий Сергеевич потребовал, чтобы класс был немедленно освобожден: в перемену надо быть в коридоре, но по школе уже дребезжал звонок, учитель вышел, а ребята стали занимать свои места.
Жаркова вскочила и набросилась на Аню с упрёками, но ребята заступились за старосту, и Жаркова вынуждена была замолчать. Она вернулась на место красная от злости.
А Смирнова тоже села, готовая расплакаться. Всё-таки обидно получать незаслуженное оскорбление!
Невольно наблюдая за Аней целый день, Лёня видел, что она беспрерывно о чём-то заботится, занимается неотложными делами, которых у неё полон рот, а ребята, не задумываясь, обижают её.
Лёне вдруг стало жалко Аню. Разумеется, лезть к ней с разными сочувственными словами он не мог. Он просто встал, оглянулся на дверь, нет ли ещё учителя и, подойдя к Эммке, молча саданул её кулаком в бок.
Эммка ойкнула.
— Что дерешься?
Лёня ответил:
— Знаю что!
И сел на место, косясь на Аню. Но та ничего не заметила.
— Алгебру переписал? — спросил Зайцев.
— Да нет ещё…
— А мне надо.
Нахмурившись, Лёня отдал Зайцеву тетрадь и сразу услышал:
— Возьми у меня.
Аня протягивала свою, аккуратно обернутую в синюю бумагу с белой наклейкой посередине.
Он подумал и взял, не сказав ни слова.
А когда кончился последний урок, Аня попросила:
— Подожди меня.
Подбежав к шкафчику, она вытащила из него рулон, который принесла во время уроков.
Лёня понял, что Смирнова всё-таки надумала идти к нему домой.
Конечно, рассчитывать на то, что он сам сообщит о собрании матери, ей не приходится, а задание учительницы когда-нибудь выполнять надо. Ну и пусть идёт! Матери дома всё равно нет, не опасно.
Он
И вот они снова на крыльце школы, на том самом месте, где вчера отбивал чечётку Андрюшка.
Лёня хмуро огляделся. Субботний вечер светел и шумен. Много гуляющих. Откуда-то издалека доносится музыка. Золотится закатом безоблачное небо. Значит, и завтра будет хорошая погода. Недаром Кузеванов только что опять громогласно напоминал о походе в лес.
Аня задержалась, поправляя на голове вязаную шапочку. Ей пришлось для этого низко согнуться, потому что длинный рулон, зажатый под мышкой, нырял вниз, а обе Анины руки были заняты: в одной — портфель, в другой — пачка толстых книг.
Лёня кивнул на рулон:
— Зачем он тебе?
Она ответила:
— Для выставки. Таблички писать.
— Какие таблички?
— Надписи на экспонаты. Кто принес.
— Сама будешь?
— Сама, — вздохнула Аня.
— А Димка что же? Он про выставку всё кричал.
— Не хочет теперь. Говорит: «Я только для своего звена буду».
— А Гроховский? Он ведь умеет рисовать. И ты с ним…
Лёня хотел сказать, что видел, как Аня говорила сегодня с Гроховским, но раздумал признаваться, что следил за ней, и заметил:
— Ты с ним давно уговаривалась, чтоб нарисовал.
— И он не хочет. Торопится тоже для выставки рисунки кончить, чтоб их звено на первое место вышло.
— Оба, значит, о себе заботятся, а ты как хочешь? Так, что ли?
— Ничего, — примирительно произнесла Аня. — Как-нибудь. Я вот, Лёня, у тебя спросить хотела.
— Ну?
— Про подпись к вашему альбому. Гроховский мне заявил, что совсем от него отказывается. Галкин, дескать, со мной теперь не разговаривает, пусть и фамилии моей на альбоме не будет, а то, говорит, может, ему не понравится. Вот я и хотела узнать, как теперь быть: тебя одного писать или с ним?
— Вот ещё! Раз делал, значит пиши. Как Таисия Николаевна решила, так и пиши!
— Ну и правильно, — обрадовалась Аня. — Я знала: ты одного себя не захочешь!
— Вот ещё! — повторил Лёня.
Аня ударила по сползавшему рулону портфелем и пошла.
Лёня посмотрел на неё растерянно:
— Стой! А зачем мне ждать велела?
— Да вот про альбом спросить.
— И всё?
— Всё.
Он молчал, явно не зная, что ещё сказать.
— Попросила бы всё-таки про надписи-то, — надумал он наконец.
— Кого попросишь?
— А давай мне!
— Тебе?
Он сам не понимал, как у него вырвались эти слова. И сразу сделал независимое лицо, шаря глазами по земле, чувствуя, что Смирнова смотрит на него пристально, в упор.
— А ты разве умеешь?
И прежде чем он собрался ответить, она торопливо заговорила сама:
— Это, конечно, не трудно, сумеешь… Только сейчас я сделаю, а ты потом ещё… Ладно?