Шестиклассники
Шрифт:
— Молодец! Всегда старайся, чтоб о тебе говорили только хорошее.
Мама серьезно поправила:
— Старайся делать хорошее, тогда и говорить будут как надо.
Она выделила слово «делать».
— По-моему, это одно и то же, — пожал плечами папа.
— Не совсем, — возразила Прасковья Дмитриевна.
Стасик не понял, о чём родители заспорили, и поднялся:
— Пойду спать.
Мама поцеловала его в щеку, но когда он, пряча от неё глаза, уже хотел идти, удержала за руку и спросила:
—
— С Галкиным? Ничего.
— Но вы больше не дружите?
— Я с Шереметьевым теперь.
— Кто такой Шереметьев? — поинтересовался Василий Григорьевич.
— Отличник, активный ученик, звеньевой, — объяснила мама и снова повернула голову к Стасику. — А Галкин плохо учится, плохо ведёт себя, убегает с уроков, так, что ли?
— Так.
— Ну и правильно, подальше от таких! — одобрил Василий Григорьевич.
Стасик помнит, как мама взглянула на него мельком и, выпуская Стасикову руку, сказала странным голосом — не то с насмешкой, не то всерьёз:
— Правильно. Пускай с ним другие возятся.
Стасик тоже тогда посмотрел на маму и увидел: с суровым выражением она наливала в полоскательницу воду из чайника, готовилась мыть стаканы. По всему было заметно, что она предоставляла Стасику самому поразмыслить над её словами.
Всегда вот так — замолчит, и думай как хочешь!
Но тут и думать нечего: ясно, почему она проговорила «Пускай возятся другие». Таисия Николаевна на собрании не просто хвалила его, но рассказала и о том, как он перестал дружить с Галкиным, и мама осталась этим недовольна. А ведь сама радовалась, что сына в школе хвалят.
Что же ей ещё надо? Чтобы Стасик дружил с Галкиным и получал двойки?
Вот папа твёрдо одобрил: «Подальше от таких!» Только мама, видно, и ему потом что-то доказывала вполголоса в другой комнате.
Стасику очень хотелось услышать, о чём между собой говорили родители. Его всегда интересует, какие у них бывают разговоры без него? Но он ничего не мог разобрать, как ни вытягивал шею, подняв голову с подушки.
И окончательно расстроился: надеялся, что весь вечер будут его хвалить, ждал маму, ждал, а она об этом Галкине распространялась больше, чем о собственном сыне. О рисунках на выставке и вовсе забыла. Ну, ничего. Просто Таисия Николаевна и мама ещё не знают, какой Галкин лентяй. Вот завтра же он себя покажет!
Однако, к великой досаде Стасика, Галкин почти целую неделю проучился хорошо. И только в пятницу схватил опять двойку по географии.
Когда это случилось, внутри у Стасика всё словно запело от радости. Захотелось торжествующе крикнуть: «Ага! Кто прав? Я или вы?» Поэтому он и высмеял Галчонка, столкнувшись с ним в дверях класса:
— Сорвался?
И дома, едва ступил на порог, тоже не удержался от возгласа:
— Галкин-то опять двойку заработал!
—
— Ничему не радуюсь, — ответил Стасик смущённо. Он вспомнил, как однажды, когда разбиралось дело с галкинским альбомом, такой же вопрос задала учительница Шереметьеву. Но Дима тогда злорадно уличал Галкина, и это никому из ребят не понравилось. А Стасик сейчас не уличал, а говорил про Галкина то, что есть. И всё-таки мама недовольна.
Вот и пойми! Если Галкин хорошо учится, на Стасика сердятся: дескать, зачем ты бросил с ним дружить? А если появляются у Галкина новые двойки — тоже не дают оправдаться, сразу спрашивают: чему радуешься?
Лучше уж совсем Галкина не касаться, а делать то, что от тебя требуется: отвечать на «отлично» уроки и выполнять все пионерские поручения!
Так Стасик решил твёрдо и на следующий день с блеском ответил по русскому языку, заслужил похвалу Павла Степановича на геометрии, а когда после уроков в класс пришёл Володя и задержал активистов, Стасик вместе со всеми обсудил, кого можно рекомендовать в совет дружины от их отряда. На воскресенье назначен общедружинный отчётно-выборный сбор. Вот и выделяли в совет дружины достойного пионера от своего отряда.
Стасик предложил Шереметьева, но выделили Эдика Зайцева.
А потом Володя заговорил о подготовке к путешествию в будущее. Вот тут-то Стасик опять первый внёс предложение построить ракету и на ракете лететь в будущее. Он вызвался даже начертить её проект.
Ребята встретили его слова с энтузиазмом: пришлось буквально без передышки направо и налево объяснять, как он представляет себе эту ракету да как её лучше строить.
Шереметьев слушал, слушал и заявил:
— Давайте Гроховский начертит ракету, а моё звено её сделает!
Но против такого варианта восстали многие, и в первую очередь девочки из второго звена — они тоже хотели строить ракету.
Володя предупредил: это хлопотно и сложно, надо доставать много разного материала — досок, картона, фанеры.
— Мы достанем, — настаивала Комарова.
А Дима уже молчал. Стасику показалось обидным, что Шереметьева всё время затирают, и, чтобы поддержать своего звеньевого, он сказал:
— Вы когда ещё достанете, а у нас уже есть материал! Мы и сделаем!
— Ну хорошо, — согласился Володя. — Пусть вы.
— Что у тебя там есть? — спросил Дима, когда все расходились по домам. — Принеси завтра.
— Да как его принесешь? Это же ящик — во! — показал Стасик. — Хочешь посмотреть?
Дима подумал, согласился, и через некоторое время они оба карабкались по лестнице на чердак.
В заброшенном потайном «кабинете» было холодно и неприглядно. Толстым слоем лежала повсюду пыль. Висела по углам паутина. Тоненько свистел в щелях ветер.