Шестиклассники

Сальников Юрий Васильевич

— Считаете, весь героизм нам достался?

— Обычное заблуждение молодых, — заметила Елена Максимовна.

— А если рассудить по-настоящему… — заговорил дедушка.

И все стали усаживаться поудобнее.

Фёдор Семёнович начал объяснять, как он понимает героизм, приводя примеры из собственной жизни, из эпохи гражданской войны в Сибири. Елена Максимовна поддержала разговор. И получилось так, будто беседовали два старых товарища, которые расстались очень давно, а теперь встретились и вспоминают

о своих близких знакомых.

Правда, Анин дедушка и Елена Максимовна никогда раньше друг друга не знали, но у них так много оказалось схожего в мыслях и общего в пережитом, что они поминутно восклицали:

— А помните, как в восемнадцатом?..

— А в двадцатом, помните?

Потом все вместе рассматривали завёрнутый в пожелтевшую газету партизанский документ Фёдора Семёновича и его фотографию в молодости — бравый усатый красноармеец с красным бантом на груди сидел на стуле, облокотившись на огромную саблю.

— Сейчас у вас этой сабли нет? — спросил кто-то почтительно.

— Нет.

— А жаль! — вздохнул Зайцев. — Мы бы её в музей.

— В какой музей? — удивились девочки.

Выяснилось, что Эдика осенила гениальная мысль: открыть в классе музей, в который собрать у своих бабушек и дедушек разные вещи, сохранившиеся со времени Октябрьской революции и связанные с какими-либо историческими событиями.

Анин дедушка возразил:

— Лучше вы о собственных хороших делах память храните.

И так подробно стал говорить об их классе, словно учился с ними за одной партой. Лёня очень боялся, как бы кто-нибудь не бухнул, что Галкин хуже всех окончил четверть да ещё сорвал с газеты Димкину карточку. Но никто ничего такого не заявил, а Елена Максимовна по просьбе девочек начала вспоминать песни, которые пелись во времена революции.

Анина мать зазвенела посудой у буфета.

Девочки пошли помогать Кире Павловне. Стаса и Кнопку — Возжова попросили подвинуть стол. Зайцев воспользовался суматохой и сфотографировал Фёдора Семёновича и Елену Максимовну, усадив их рядом.

На столе появились хлеб, масло, печенье. Задымился чай в чашках. Анина мать пригласила всех за стол. Ребята расселись, зазвенели ложками.

— Давно приехала? — спросил Лёня шёпотом, кивая на Киру Павловну.

— Вчера. — Аня бросила быстрый взгляд на маму и добавила: — Умер у неё друг один…

— Кто умер? — не понял Лёня.

Аня не ответила. Лёня ещё раз посмотрел на Киру Павловну.

Разговор уже не был общим. Девочки в стороне договаривались о завтрашней встрече перед демонстрацией. Стас рассуждал о спутниках — собака Лайка облетела Землю уже двадцать раз, а первый спутник совершил ни много, ни мало — полтысячи оборотов! А в дальнем углу, где сидели взрослые. Ляля Комарова рассказывала, как их звено подготовилось

к сбору о будущем.

Лёня же молчал. Ему вдруг представилась мать, которая обедает дома в одиночестве. Она, как и Анина мама, тоже часто бывает неразговорчива и не всегда внимательна к делам Лёни. Но разве не могут быть и у неё, как и у Киры Павловны, свои заботы и подчас неважное настроение?

И Лёне захотелось домой.

Он еле дождался, когда шумной ватагой все вышли от Смирновых. Елена Максимовна и Фёдор Семёнович направились вместе в сторону центра, к Оперному театру, на городское торжественное собрание.

Стас, распрощавшись с Лёней, примкнул к ребятам. Они остановились на углу, задирая головы вверх, — надеялись, должно быть, в просветах между тучами увидеть искусственный спутник.

Лёня не стал задерживаться. Не спуская глаз с освещённого окна своей комнаты, он бросился к подъезду, беззвучно отомкнул исправленный замок и осторожно открыл дверь.

Мать, как и представлялось ему, сидела действительно за столом. Но была она не одна. Сбоку от неё облокотилась на стул Таисия Николаевна.

Должно быть, они давно закончили чаепитие. Пустые чашки сдвинуты в сторону. На освободившемся островке скатерти стояла отцовская фотография в коричневой рамке.

— Вот и наследник! — увидев Лёню, улыбнулась Таисия Николаевна.

Мать сразу притронулась рукой к чайнику.

— Хочешь, налью?

Лёне не хотелось чаю, но он не посмел отказаться выпить за компанию с ней и с такой необычной в этот предпраздничный вечер нежданной гостьей.

— Ну, как было у Ани? — спросила Таисия Николаевна.

— Хорошо.

— Держи, — подала мать стакан и тоже спросила: — А интересно было?

Лёня с любопытством взглянул на неё: конечно, она задала вопрос потому, что хотела проявить внимание к сыну. Но получилось нескладно, как будто она повторила слова учительницы.

Однако Лёня и ей ответил:

— Интересно.

— А Елена Максимовна как? — продолжала Таисия Николаевна. — Познакомились они с Аниным дедушкой?

— Ещё как! — оживился Лёня. — Всё время восемнадцатый год вспоминали. И вместе в Оперный на торжественное пошли.

— Хороший Елена Максимовна человек, — заметила мать. — Как соседка очень порядочная.

— Это много значит, какие соседи, — согласилась учительница. — Вот у нас за стенкой непостижимые эгоисты. По ночам радиоприемник на полную мощность включают. Заснуть невозможно, а им не скажи!

— Понятия у людей нету, — вздохнула мать. Это хуже всего, когда понятия у человека нет. Образованные, поди?

— Инженер сам-то.

— Ну вот, — кивнула мать. — Образованные стали, а культурности не прибавилось. Грамота тверда, да язык шепеляв.