Шестнадцать деревьев Соммы
Шрифт:
Но из истории Норвегии случившегося было не выкинуть. Класс 7-а в Саксюмской средней школе не мог из 1940 года перескочить прямо в 1945-й только из-за того, что в классе сидел я.
Я помню день, когда меня прорвало. Как я сижу в своей колонке у окна – солнышко уже весеннее, асфальт обнажился, и скоро на Лаугене начнет сходить лед. Халворсен талдычит свое и искоса поглядывает на меня, посмотреть, не допекло ли меня еще.
– «Норвежский легион» [6] . Кто-нибудь может рассказать, что это такое было?
6
«Норвежский
Я знаю, что многие подняли руку. Смышленые девчонки возле двери. Пара человек позади меня. Но Халворсен сказал:
– Эдвард, ты с нами?
С нами.
– «Норвежский легион», Эдвард. Что ты о нем знаешь? Я задавал это на дом.
– Что я знаю о «Норвежском легионе»? – отозвался я.
– Дa, именно об этом мы и спрашиваем.
– Мы? – уточнил я.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил учитель.
– Что вы спрашиваете так, будто все в классе с вами заодно, – сказал я.
– Как бы то ни было, Эдвард. Что ты знаешь о «Норвежском легионе»?
– Я об этом знаю больше, чем вы.
– Отвечай по существу, Эдвард. Что ты, собственно, имеешь в виду?
– Что вам бы самому в нем оказаться, а то очень уж вы крепки задним умом.
И я пулей вылетел из класса, стараясь удержаться от слез, но уже в дверях все же разрыдался, и, когда бежал меж кирпичных стен коридора, плевать я уже хотел на то, слышит меня кто или нет.
Но не пенять же пастору на это сейчас. И поэтому я поспешил спросить совсем о другом, даже не задумавшись, удобно ли это. Вопрос выскочил из меня, миновав все преграды, как собачонка, только и ждущая случая, чтобы улизнуть за забор.
– А вы часто встречали мою мать? – спросил я.
Этот вопрос не застал священника врасплох. Он не стал ни щелкать суставами пальцев, ни тереть щетину на подбородке. Сказал просто:
– Нет, не часто. Когда я услышал, что Вальтер встретил девушку во Франции и возвратился на хутор, я приехал познакомиться. Николь, дa. Она была не слишком разговорчивой. Застенчивой, помнится мне. Не торопилась оставить скотину и подойти, хотя и знала, что пастор уже на хуторе. Но зато когда она подошла, ну, ты знаешь… мне не забыть ее лица. Она всегда как-то оглядывалась вокруг, словно все могло вдруг измениться. Сторожкая, как косуля. Ты на нее похож. Рот такой же. Брови. Да и волосы у тебя ее.
– Я даже не знаю, как они познакомились, – сказал я.
– Да вроде бы она приехала как туристка.
– В Осло?
– Нет, мне кажется, они здесь встретились. Я знаю, что Сверре был очень высокого мнения о Николь. Альма-то мало что говорила. Вообще была более молчаливой, знаешь ли. Николь была… впрочем, давай-ка сосредоточимся на похоронах.
– А
Таллауг откашлялся, отвернувшись.
– Ну, да что тут, собственно, скажешь… Когда я увидел ее в первый раз, она знала всего несколько слов по-норвежски.
– А позже как?
– А?..
– Вы сказали – в первый раз. А в следующий что?
Пастор начал ковырять пальцем скол на кофейной чашке. Я наблюдал за изменениями его лица, не понукая. Выпрямившись на стуле, он пристально смотрел вниз, на стол, как будто там лежала Библия, с которой пастор хотел свериться перед проповедью, хотя и прекрасно знал, что там написано.
Больше он ничего не сказал.
Мне хотелось услышать о матери больше. Но расспрашивать других о том, какой же, собственно, была твоя мать, и больно, и стыдно.
– Вот насчет похорон, – сказал священник. – Ты про гроб слышал?
– Сын Раннвейг Ланнстад проговорился, – кивнул я. – Это что, дедушка сам себе выбрал гроб?
– Да, гроб уже долгие годы стоял наготове.
– Он никогда ничего про это не говорил.
– Потому что не знал.
Я с такой силой надавил столовым ножом на картофелину, что сталь звякнула, ударившись о фарфор.
– Он этого не знал?
Таллауг покачал головой.
– Так кто же это устроил? Альма?
Пастор почесал пальцем в уголке глаза.
– Эйнар. Он сколотил гроб для своего брата.
– На тот случай, если б дедушка погиб на Восточном фронте?
– Да нет, это было позже, пожалуй.
Магнус как-то смешался и принялся протирать очки тем же носовым платком, в который до этого высморкался. Я вдруг испугался, что у него начался маразм и он может напутать что-нибудь во время похорон.
– Скажи-ка, – вновь заговорил пастор, – ты вроде как фотографией увлекаешься?
– Дa, – сказал я, не решившись спросить, откуда он знает об этом. Может быть, это дедушка про меня рассказал? Он что, знал, чем я занимаюсь в березовом лесу?
– Что-то в тебе есть и от Эйнара, – сказал Таллауг. – Он умел воспринять форму увиденного и воспользоваться ею в совершенно иной связи. В этом отношении Эйнар был совсем не похож на Сверре. Эйнар на свой лад истолковывал все происходящее, он был мыслителем и фантазером.
– Так, и когда же он сделал этот гроб? – спросил я.
Взгляд у пастора стал каким-то далеким. По его ответу было понятно, что мой вопрос прошел мимо его ушей.
– Эйнар, он для нас пропал, – сказал священник. – Два раза пропал. Лучший столяр-краснодеревщик в деревне. Один из лучших во всем Гюдбраннсдале.
– Даже считая Шок? – уточнил я.
– Даже считая Шок.
– Так он пропадал два раза?
– Гм, – сказал Таллауг. – Это так быстро не расскажешь. Времени-то сколько уже? – поинтересовался он, доставая еще один очечник и надевая другие очки.
– Скоро три, – сказал я.
– Мне надо быть дома в четыре часа, принять таблетки.
– Тогда я вам потом напомню.
– Напомни. Хотя, знаешь, мой пасторский трудовой день заканчивается только через четверть часа.