Шествие динозавров
Шрифт:
Что-то звякнуло о камень позади меня. «Обернуться? Но как раз в этот миг сволочь может прыгнуть — если она умеет прыгать. Вроде бы не умеет, но не могу за то поручиться. Вдруг умеет? И только ждет, чтобы я отвлекся. Да ведь она же не видит, отвлекся я или нет, она же слепая… вроде бы. Но надо же как-то узнать, что творится за моей спиной!» Я обернулся. Ничего там не творилось.
В десятке шагов от меня валялся кем-то невзначай оброненный меч. Из великолепно обработанного металла, отливающего голубизной. Похожий на полутораметровую, с фигурной рукоятью под две ладони, опасную бритву. И такой же
«Оброненный! Тоже придумал! Кто его тебе здесь обронит?.. Подброшенный — так будет правильно. Все ясно, как божий день. Из меня делают гладиатора. Это — арена. Гладиаторы не всегда пластались друг с другом. Иногда на них спускали диких зверей. На меня, за неимением приличного льва или, там, крокодила, науськали гигантскую пещерную мокрицу. Насытились зрелищем моего страха, а теперь из сострадания швырнули мне меч. Хотят поглядеть, каков я в работе. За оружие спасибо, но зрелища обещать не могу. Устал…»
Я в прыжке дотянулся до меча, подхватил его — рукоять так и прильнула к ладоням, словно век того дожидалась! — упал на колено. Ползучая пакость уже набегала на меня, атакующе вскидывая головогрудь и потому делаясь похожей на разозленную кобру. И в то же время становясь особенно удобной мишенью для удара «муадалбейм» — из саги о Кухулине… Не было у меня времени поразмыслить над тем, откуда я знаю, что именно удобнее всего для поражения мокрицы, а что нет, как выполняется этот самый «муадалбейм» и почему с мечом я ощущаю себя гораздо увереннее, нежели без меча. Хотя ни разу в жизни — насколько мне известно — не имел дела ни с каким видом оружия… Тело уже раскручивалось, как высвободившаяся часовая пружина, лезвие меча-бритвы со змеиным шипом резало воздух, не встречая преграды входило в самую середку головогруди с правой стороны и так же без задержки выходило с левой, а ядовитые клешни бестолково стригли пустоту и вместе с отмахнутой напрочь башкой рушились наземь…
Теперь было самое время срывать аплодисменты. Я стоял над корчащимися обрубками, опустив заляпанный белесой дрянью меч, в максимально горделивой для голого мужика позе, и ждал.
В темном проходе полыхнуло факельное пламя.
И кликуши в балахонах, и латники, на сей раз числом не менее десятка — все были тут. Молча взирали на меня светящимися глазами. Близко не подступались — ожидали, что, обзаведясь оружием, начну сводить счеты. И за стрелу, выхватившую меня из трамвая прямо на Воплощение. И за само Воплощение с колотьем раскаленными гвоздями. Но я не двигался с места.
Выждав подобающую паузу, вперед выступил император Луолруйгюнр Первый, Солнцеликий.
Я узнал, что он — император и как звучат его имя и титул, едва только этот человек откинул капюшон и обратил ко мне мертвенно-бледное вытянутое лицо с тонкими синеватыми губами, клювастым носом и запавшими сияющими глазищами, в обрамлении спутанных бесцветных прядей. Солнцеликий был альбиносом. Требовалось немало фантазии, чтобы угадать: этой мумии не тысяча лет, как думалось на первый взгляд, а три десятка с половиной. То есть мы с ним были ровесники.
Губы императора беззвучно шевельнулись, обтянутая полупрозрачной кожей длань слабо трепыхнулась в моем направлении.
— Ты, кто восстал из мертвых! — услышал я. Голос шел из толпы жрецов. — Воистину ты великий
Разумеется, было сказано: «Перед тобой — Йуйрзеогр». Что означало примерно следующее: «властно попирающий твердь». В свою очередь, под «твердью» подразумевалось вовсе не то, на чем крепятся звезды, как в нашем
Священном писании, а собственно материк и все административно-территориальные единицы, на нем расположенные. Впрочем, внешние колонии тоже входили в это понятие. Так что термин «император» годился вполне — и по созвучию и по смыслу.
И снова я знал, как поступить. От меня требовалась простая вещь: повергнуть свой меч к босым ступням властелина. Конечно, еще проще, да и естественнее с позиций диалектического материализма, было отослать всю эту брагу к чертям собачьим. Но неведомыми силами мне была предписана вполне определенная роль в этом балагане. И, чтобы сохранить надежду до конца разобраться в происходящем, а потом и, Бог даст, выкарабкаться отсюда в мое родное время и место — замызганный трамвай на исходе двадцатого века нашей эры — я должен был сыграть ее с блеском.
Меч со звоном полетел к ногам императора.
Луолруйгюнр снова прошелестел что-то невнятное.
— Император осеняет тебя своей милостью и предлагает службу. Он желает вверить тебе свое благополучие, пока боги не заберут его в небесные чертоги.
«Смотря какой положат оклад», — вертелось на шкодливом моем языке.
— Воля императора — воля богов, — сказал я вслух.
Мне протянули серый груботканый плащ, дабы я мог прикрыть наконец свой срам. Теперь я познал многое о власяницах религиозных фанатиков и, пожалуй, о терновых венцах — ибо плащ был снабжен капюшоном…
Увязывая вокруг талии веревку, заменявшую пояс, краем глаза я уловил неприметное движение рук ближайшего к императору черного латника.
Меч сам прыгнул ко мне в руки!
— Остановись, — впервые различил я голос Луолруйгюнра. Голос как голос, чуть хрипловатый. Не привычный к натужному ору. Уверенный, что при любых обстоятельствах он будет услышан. — Мой брат Элмайенруд пошутил.
«Хороши шуточки, — подумал я, опуская занесенный над головой присевшего латника меч. — Шутник хренов! Еще чуть-чуть, и у императора стало бы две половинки одного брата… А на шутку-то все это походило очень слабо. Но мне ли судить о здешнем юморе?»
— Назови свое имя, — сказал император. — Я хочу знать, как обращаться к верному псу.
Я стиснул зубы. Нужно было стерпеть. Проглотить как должное. И в самом деле: теперь он хозяин. Если ему приятнее считать меня сторожевой собакой — пусть. Только бы не пинал.
— Меня зовут Змиулан, — сказал я. — И я никому не пес. Ни живому ни мертвому. Ни в одном из подлунных миров.
8
…и вот душа моя запродана дьяволу. «Предался я духу, посланному мне, именующемуся Мефистофелем, слуге адского князя в странах востока, и избрал его, чтобы он меня к такому делу приготовил и научил». История о докторе Иоганне Фаусте, знаменитом чародее и чернокнижнике. Напечатано во Франкфурте-на-Майне Иоганном Шписом в 1587 году. Ничего нового с тех пор на сей счет в мире не выдумано.