Шествие императрицы, или Ворота в Византию
Шрифт:
Всякий раз, когда Ивану Матвеевичу приходилось бывать в королевских дворцах по долгу службы, он чувствовал себя подавленным. Все в Версале было грандиозно: главный дворец, в лощеных переходах которого можно было потерять голову среди тамошнего великолепия, парк с его мраморными статуями и блистающими фонтанами, аллеями и благоухающими цветниками, утомляющими взор и обоняние, где можно было часами блуждать и наконец заблудиться, дворцы Большой и Малый Трианон — верх изящества…
— Что делать, что делать, — бормотал Иван Матвеевич, пока карета тащилась по пыльной дороге парижских предместий, — я обязан доложить о свидании с королем, выслушать его суждения,
Он покосился на своих спутников. Оба дремали, привалясь к подушкам, убаюканные мерным покачиванием. Юный Комаровский, как видно, набирается впечатлений за день, устает и не высыпается. А Обрезков-то… Он ведет жизнь покойную, хотя и любит бывать на балах и приемах, кои случаются здесь чуть ли не всякий день.
Наконец они подкатили к воротам с бронзовыми львами, широко разинувшими пасти. Герольдмейстер возгласил:
— Полномочный министр ее величества императрицы России Катрин!
Ворота медленно распахнулись. Карета въехала во двор. Парадное крыльцо охраняли гвардейцы короля. Они походили на раскрашенные статуи.
К ним долго никто не подходил. Наконец появился обер-камергер. Он осведомился, кто жалует к особе его величества, сверился с какой-то бумагой и произнес:
— Господа Симолин и Обрезков, прошу пройти со мною.
— Нельзя ли допустить и нашего секретаря? — заикнулся было Иван Матвеевич, но, услышав суровое «нет», развел руками. Бедняга Комаровский принужден был остаться в карете. А ему так хотелось лицезреть особу короля Франции, дабы потом похвастать перед своими близкими и знакомыми. Ему еще предстоит узнать, что в монаршьих дворцах существует строгий церемониал.
Меж тем наши дипломаты шествовали по роскошной анфиладе дворцовых зал необычайной протяженности. Их шаги гулко отдавались под сводами. Пол был навощен, и на его гладкой поверхности отражались их фигуры. Шествие возглавил обер-церемониймейстер, сменивший камергера. Подходя к каждой двери, он звучно возглашал:
— Министры ее императорского величества Катрин!
И дверь словно сама собою распахивалась.
У дверей королевского кабинета застыли гвардейцы с обнаженными шпагами.
— Обождите, — сказал царедворец. Прошло несколько томительных минут в мертвенной тишине, прерываемой лишь хриплым дыханием Ивана Матвеевича. Наконец обер-церемониймейстер воззвал:
— Его величество король Франции ожидает вас.
Король сидел за столом. При их появлении он встал, ответил наклонением головы на низкий поклон и жестом пригласил садиться. У него был усталый вид, желтое лицо, красные набрякшие веки, глаза глядели как-то поверх.
— Я рад приветствовать посланцев великой императрицы, — проговорил он бесцветным голосом, — и надеюсь, что она пребывает в добром здравии. Мое искреннее желание быть с ней в вечной дружбе и приязни. Однако я не могу понять, зачем ей понадобилось предпринимать столь дальнее путешествие, в особенности же к южным границам империи. Это значит дразнить гусей, то есть турок. Они усматривают в этом недружественный выпад, и я могу их понять.
— Осмелюсь возразить вам, ваше королевское величество, — нерешительно начал Симолин. — Моя повелительница предприняла это путешествие исключительно с целью знакомства с новоприобретенными землями…
— Вот-вот, — перебил его король, — это и означает дразнить гусей. Ведь эти земли были отвоеваны у Оттоманской империи, а Крым вообще захвачен неправедным образом.
— Позвольте возразить, ваше величество: Крым изначально не принадлежал Оттоманской империи, а был всего
— Не знаю, не знаю. — В голосе короля послышалось легкое неудовольствие. — Во всяком случае, турки так не думают и сильно раздражены. Я их понимаю. И хотел бы предостеречь ее величество от подобных шагов. Они могут вызвать непредсказуемую реакцию противостоящей стороны. Легко понять, во что это выльется. Словом, я против необдуманных, а порою и легкомысленных шагов и прошу довести это до сведения ее императорского величества. Нам всем надо думать о мире, а не о войне, — многозначительно добавил он.
— Вполне с вами согласен, ваше величество. Я сделаю все, чтобы моя государыня в точности и полноте уведала ваши суждения.
— Низы охватило брожение, — неожиданно выговорил король. — Франция теряет спокойствие, да. Можете сообщить об этом вашей государыне. Я не хочу ничего скрывать от нее и надеюсь на взаимность…
Симолин и Обрезков со все нарастающим удивлением слушали нечто вроде королевской исповеди, излагавшейся с простодушной доверительностью.
— Я надеялся, что такие финансовые волки, как Тюрго и Неккер [45] , помогут мне избавиться от стомиллионного дефицита, но ни у того, ни у другого ничего не вышло. Крестьяне восстают против налогов, но мы вынуждены их увеличить, иначе не свести концы с концами. — Он пожевал губами и добавил: — А они так и не сводятся. Говорят, что мой двор роскошествует, пожирая большую часть доходов государства. Но не могу же я себя ограничивать, равно и умалять придворных! Все королевские дворы живут роскошно, в том числе и двор вашей государыни.
45
Тюрго Анн-Робер-Жак (1727–1781) — философ-просветитель, экономист, контролер финансов при Людовике XVI… Выступал за свободную торговлю и развитие промышленности, но встретил сопротивление двора. С 1776 г. в опале, его реформы отменены. Неккер Жак (1732–1804) — министр финансов в 1777–1781, 1788–1790 гг. Частичными реформами пытался спасти государство от финансового краха.
Симолин и Обрезков молчали. Да, государыня ни в чем себя не ограничивает, двор пожирает множество денег, расходы на фаворитов превышают все мыслимые размеры. Выходят из положения, печатая ассигнации — ничего не стоящие бумажки.
— Я же люблю охоту и слесарное ремесло, — с прежним простодушием продолжал король. — Вы пробовали когда-нибудь смастерить замок? Простой замок? Или выточить на токарном станке что-нибудь из бронзы? Говорят, ваш царь Петр Великий любил токарить. Ах, как я его понимаю! — Он снова пожевал губами и затем неожиданно произнес: — Благодарю вас, господа. Вы свободны.
Садясь в карету, оба вздохнули и переглянулись: все, что они услышали, было так неожиданно и совсем не по-королевски, что всю обратную дорогу оба провели в молчании.
Юный Комаровский не осмеливался приставать с расспросами. Через несколько дней Симолин вручил ему депеши для Безбородко и Потемкина, а также письмо барона Гримма, адресованное государыне. Была и драгоценная посылочка: несколько античных гемм из кабинета герцога Орлеанского. Барон закупил их по просьбе Екатерины, и предназначались они для государственного Эрмитажа.