Шествие в пасмурный день
Шрифт:
Что же это была за бомба, причинившая в одно мгновение столько разрушений?
Один мужчина, по виду заводской рабочий, высказал предположение:
— Разом сбросили много бочек с нефтью, а затем зажигательные бомбы.
— Похоже на то. Кругом море огня. Уму непостижимо, — сказала женщина, на руке которой был сильный ожог. — Вот и у меня ожоги, наверное, от горящей нефти, хоть я и не заметила, как это произошло.
— Этот грохот, оказывается, от того, что падали бочки с нефтью. — проговорила другая женщина, державшая за руку мальчика лет шести.
Все это я слышала в толпе людей, шагавших по горной дороге. Здесь были и легкораненые, и люди, получившие тяжелые травмы,
В докладе «Повреждения кожи взрывной волной при атомном взрыве», подготовленном спасательными отрядами врачей из Нагасакского мединститута и опубликованном в журнале «Сюкан-Асахи», говорится:
«Вначале мы полагали, что кожу сдирает ударная волна, возникающая при взрыве: она рвет на мелкие лоскуты одежду и уносит ее, точно так же разрывается в клочья и кожа. Однако вскоре было установлено, что это не так. Сдирание кожи наблюдалось не по всему телу, а только со стороны, обращенной к огненной вспышке. Если связать эти два фактора, то напрашивается вывод, что сначала под действием тепловых лучей происходит ожог кожи, она теряет эластичность, становится ломкой. Затем сказывается действие настигающей ударной волны. В результате необожженная кожа остается целой, а облученная рвется на множество лоскутов. Таким образом, можно констатировать, что поражение кожи является следствием двойного воздействия: тепловых ожогов и удара воздушной волны».
Слова «сдирание кожи» очень точно передают муки людей, уподобившихся белому кролику из Инаба.
У некоторых тяжело пострадавших не было кровоточащих открытых ран, но все тело представляло собой сплошной волдырь. Огненная вспышка равномерно обожгла тело со всех сторон, так что на нем не было ни обуглившихся участков, ни едва опаленных. Глаза, нос, губы — все, как при ветряной оспе, превратилось в одну сплошную маску, под тонкой пленкой которой просвечивала скопившаяся мутновато-белая жидкость. Так выглядит рыба, зажаренная на электронной плите, — равномерно белой, не подгоревшей.
У других людей обожженная кожа сдиралась, точно кожура молодой картошки, и свисала с рук мягкой бахромой. Я видела школьницу с такими ожогами. Карабкаясь на гору Кимпира, она тоже стонала: «Больно, больно…»
Похоже, «богом избранная нация» проводила эксперимент над живыми людьми по различным способам их сожжения.
Атомная бомба оставила раны на теле и в душе. Я видела, как умирающий на дороге мужчина умолял:
— Лекарство… Дайте лекарство…
Каждому, кто проходил мимо, было ясно, что он безнадежен. А тот слабеющим голосом все просил о помощи. Наверное, ад происходящего поймешь, только заглянув в глубину человеческого сердца. Чтобы утешить умирающего, кто-то сказал:
— Сейчас я позову врача, и тебе станет лучше.
Он не поверил:
— Зачем это говорить? Я-то знаю, что врач не придет.
«Он не придет». Эти слова до сих пор камнем лежат у меня на сердце. Я и поныне чувствую горечь, с какой они были произнесены.
Через час-два после бомбардировки я отправилась в район Мацуяма. Это — эпицентр взрыва. Знай я тогда, какая страшная вещь радиация, ни за что не совершила бы такое безрассудство. На горе я повстречала двух женщин, совершенно не пострадавших от взрыва. Из всех, кого я до тех пор видела на дороге, они единственные были не ранены. Я решила идти с ними. Трудно вообразить,
Встав рано утром, они, чтобы к полудню уже вернуться домой, отправились, не дожидаясь поезда, через гору пешком. На обратном пути, как раз в тот момент, когда женщины снова поднялись на вершину, увидели яркую вспышку. «Наверное, это где-то неподалеку», — решили они и быстро зашагали вниз по дороге, чтобы успеть к обеду принести картофель.
Подойдя к Ураками, они почувствовали странный запах. Потом навстречу им стали попадаться раненые. Женщины, обратившись к какому-то человеку, который, на их взгляд, был в состоянии говорить, спросили, что случилось. Он, не останавливаясь, на ходу ответил:
— Непонятно. Что-то сбросили.
Женщины решили, что любой ценой должны попасть домой, и зашагали дальше. Поднялись на холм за оружейным заводом. Там я и повстречалась с ними.
Они сообщили мне, что живут в Мацуяма. Женщина в пестрых шароварах из касури [9] очень беспокоилась, цел ли ее дом, и предложила мне пойти вместе с ней. Если окажется, что все в порядке, она потом проводит меня домой. На ее вопрос:
— Ты где живешь? — я ответила:
— В Дзюнин-тё.
9
Касури — набивная ткань с редким узором.
— Наверное, бомбили только район, где расположен оружейный завод, а Мацуяма остался цел, — предположила она и бодро зашагала в сторону города.
Я и не заметила, когда потеряла свои гэта. Шла по горной дороге, даже не сознавая, что я босиком. Наконец мы достигли Данданбатакэ, что в районе Мацуяма. Улиц не было. Женщина в пестрых шароварах молча смотрела на квартал, превращенный в груду темно-синего щебня. Подошедшая следом вторая женщина, одетая в черные шаровары, сдавленным от отчаяния голосом вскрикнула:
— Дом, где мой дом? — И зарыдала, причитая: — Бабуля, бабуля моя умерла!..
Мацуяма превратился в ровное поле, словно его перепахали мотыгой.
Прежде квартал Мацуяма был застроен одноэтажными низкими домами, над которыми лишь кое-где возвышались телеграфные столбы и дымовые трубы. Здесь было множество мелких мастерских по ремонту кухонной посуды, а также кустарные предприятия, работавшие на субподряде от сталелитейного завода. Вечерами по его тенистым улицам плавал запах жареных иваси. Люди жили скромно, ютясь в своих тесных домишках. Я любила особый, присущий только этому району запах и часто на полпути к дому, сойдя с трамвая, не спеша прогуливалась до своей квартиры. А иногда, условившись о встрече с Инатоми, прямо с работы заходила к нему в гости. В полутемной дома [10] сидел старик и мехами раздувал огонь в очаге. Отблески пламени красными бликами высвечивали его добродушное лицо, и оно казалось плывущим в воздухе. Инатоми по-свойски входил в дом и спрашивал: «Как дела?» Еще вчера это был милый уголок города, полный скромного, непритязательного счастья. Теперь же тут не осталось ни одного дома. Погибли и те, кто жил здесь.
10
Дома — помещение с земляным полом в японском доме.