Шевалье де Сент-Эрмин. Том 1
Шрифт:
Когда на закате жизни, не пять, а двадцать пять лет спустя, старый писатель озирал проделанный путь, то мог справедливо гордиться созданным монументом, но он с большим сожалением видел, что некоторых частей недостает, — он «не исчерпал историю Франции от Людовика Святого до наших дней». Еще оставался пробел между 1799 («Соратники Иегу») и 1815 годом («Граф Монте-Кристо»). Конечно, Наполеон Бонапарт появлялся на сцене в «Белых и Синих» 13-го вандемьера, во время Египетской кампании, а также в «Соратниках Иегу» — по возвращении из Египта и после 18-го брюмера. Но это был только Бонапарт,
Не было ли уготовано огромному собору Дюма остаться недостроенным, как и многим другим? Портос погиб под обрушившимся сводом пещеры Локмария. Дюма умер, пытаясь построить свод, который объединил бы две части его огромного труда. Последним усилием Дюма-строителя был именно роман «Шевалье де Сент-Эрмин», в котором автор создает противоречивый образ Наполеона, светоча или монстра, дав в противовес ему другого главного героя, последнего отпрыска рода де Сент-Эрмин, Гектора, старший брат которого, Леон, был расстрелян в «Белых и Синих», а средний брат, Шарль, погиб на гильотине в «Соратниках Иегу».
Во время Консульства долг отомстить за погибших перешел к младшему брату — графу, а затем виконту де Сент-Эрмину. «Шевалье», ставший графом, избежал топора палача, но по приговору Фуше превратился в призрак… Он становится свидетелем и действующим лицом высоких деяний и низких дел Империи, жертвой которой он сам стал. Его судьба связана с судьбами Жозефины, Фуше, Талейрана, Кадудаля, Шатобриана, герцога Энгиенского, корсаров, полицейских ищеек, светских львиц, разбойников вроде Фра Дьяволо или Иль Бизарро, на его пути встречается еще тысяча блестящих персонажей, каждому из которых отведено свое место в этой гигантской фреске.
Дюма, разумеется, не впервые в своем романе заставлял читателя вновь пережить дни Империи: так, в 1852 году он уже набросал интригу, в которой среди вымышленных персонажей на сцену выходят Наполеон, Талейран, двенадцать маршалов, правившие тогда монархи, Мария-Луиза, Гудсон Лоу. Создание этого пространного повествования, озаглавленного «Исаак Лакедем», остановленного цензурой, не продвинулось дальше пролога.
На закате дней Дюма, в 1868 году, Наполеон уже принадлежал истории, но история Императора была тесно связана с рассветом жизни писателя. Юный Дюма (ему было тогда тринадцать лет) два раза видел нового Цезаря. О встрече с ним он вспоминал на лекции, прочитанной в 1865 году в Национальном кружке изящных искусств в Париже:
«Наполеон покинул остров Эльба 26 февраля [1815 г.]. 1 марта он высадился в бухте Жюан. 20 марта он вошел в Париж. Вилле-Коттре был по пути, которым армия шла навстречу неприятелю.
Я должен признать, что в тот день, год спустя после воцарения Бурбонов, то есть по прошествии целого года, когда четверть века нашей истории была предана забвению, вдова и сын революционного генерала с великой радостью вновь увидели прежнюю военную форму и кокарды старой гвардии, возвращающейся с острова Эльба в Париж, барабаны и прославленные трехцветные знамена, пробитые пулями при Аустерлице, Ваграме и под Москвой.
Старая гвардия, совершенно исчезнувший ныне тип военных,
О, не забудем же, не забудем же никогда людей, твердой поступью шагавших к Ватерлоо, к могиле. В этом была преданность, храбрость, честь. Это была чистейшая кровь Франции, это были двадцать лет борьбы против всей Европы, это была Революция, наша мать, это была прошедшая слава, грядущая свобода, это была не французская знать, а аристократия французского народа.
Я видел, как они шли мимо, все, включая остатки египетской армии — двести мамелюков, в красных штанах, белых тюрбанах, с изогнутыми саблями.
Было что-то не только величественное, но поистине религиозное, святое, священное в этих людях, обреченных так же безоговорочно, так же безвозвратно, как древние гладиаторы, вслед за которыми они могли повторить: «Caesar, morituri te salutant» («Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя»).
Но эти солдаты должны были умереть не ради удовольствия толпы, а за независимость народа, не рабски повинуясь, а по своему свободному выбору, согласно своей воле. […]
Они шли мимо!
Утром гул шагов смолк, стихли последние звуки музыки.
Музыканты играли «На страже Империи».
Потом в газетах написали, что 12 июня Наполеон должен выехать из Парижа в армию. Наполеон поедет по той же дороге, по которой прошла его гвардия. Наполеон проедет через Вилле-Коттре.
Признаюсь, я страстно мечтал увидеть этого человека, чей гений отягощал Францию и, в частности, тяжело навалился на меня, бедного атома, затерянного среди тридцати двух миллионов других. Он раздавил меня, даже не подозревая о моем существовании.
11 июня появилось официальное известие о том, что Наполеон проедет мимо нас: были заказаны почтовые лошади.
Он должен был выехать из Парижа в три часа утра и около семи или восьми проехать через Вилле-Коттре. Проведя бессонную ночь, с шести утра я ждал при въезде в город с наиболее крепкими горожанами, то есть вместе с теми, кто мог бежать с той же скоростью, с какой ехала императорская карета. Но на самом деле хорошо рассмотреть Наполеона удалось бы не тогда, когда он проезжал мимо, а когда меняли лошадей.
Я понял это и, едва заметив в четверти лье пыль, летящую из-под конских копыт, бросился бежать к почте. Я бежал и, даже не оборачиваясь, слышал за спиной приближающийся грохот колес. Я примчался на почтовую станцию. Обернувшись, я увидел три кареты, летевшие как смерч. Они мчались по мостовой, пена летела с лошадей, которыми правили напудренные форейторы в парадных ливреях с лентами.