Шевалье де Сент-Эрмин. Том 2
Шрифт:
— Сударь, сударь, — сказала герцогиня, — осторожнее!
— Но, сударыня герцогиня, — ответил, смеясь, секретарь, — порой нужно, чтобы было понятно, о чем идет речь.
— Все в порядке, Робер, — сказал Саличети.
— …в их виновности, — упрямо повторил секретарь. — Исполосовали любовника ножами и оставили умирать на навозной куче. Сердобольные прохожие нашли его и отвезли в сельскую церквушку, где тело, после того как над ним были пропеты заупокойные молитвы, должно было пролежать до утра.
Убийцы думали, что они оставили труп; и действительно, положенный в гроб, мертвец не прервал заупокойной службы и дождался, пока ночь не прогонит из церкви священников.
Но едва за последним священником закрылась дверь, как мертвец приоткрыл один глаз, затем второй, высунул из гроба свою голову и при огне свеч, продолжавших гореть, убедился, что он один.
Поначалу он не помнил, что с ним произошло и как он оказался здесь; но раны продолжали кровоточить, и слабость, вызванная потерей крови, и боль, которую ему причиняли раны, очень скоро вернули ему память.
Он напряг силы, вылез из гроба, вышел из церкви и поплелся к горе, вечному прибежищу всех беглецов.
Пролог драмы, первый акт которой я вам рассказал, имел место в 1800 году. Нашему герою Бизарро, а так его зовут, как вы помните, шел тогда всего лишь девятнадцатый год.
Четыре или пять лет после этого никто ничего не слышал о Бизарро; разумеется, при виде пустого гроба сразу справедливо предположили, что он сбежал. По всей вероятности, он примкнул к одной из банд воров и убийц, которые в течение пяти лет опустошали Сориано, а после второго вторжения французской армии и провозглашения королем принца Жозефа решили превратиться из разбойнических шаек в партизанские отряды и встать под знамя Бурбонов.
Смелость и хладнокровие Бизарро очень скоро заслужили уважение всех членов шайки. Его выбрали главарем, и, взявшись руководить жесткой рукой, он решил, что час расплаты настал.
Так, выбрав день воскресенье — а все происходило месяцев шесть или семь назад, — когда все население Варано (так называлась деревушка, где он едва не был убит), включая семью его бывшего хозяина, собралось на мессу в церкви, где он пролежал в гробу в ту страшную ночь, Бизарро во главе своей шайки вторгся в церковь, дошел до алтаря, повернулся лицом к сельчанам и приказал им всем выйти.
Ошеломленная толпа подчинилась, но у входа вышла заминка; Бизарро назвался и пригрозил здесь все предать огню; слава о нем была такова, что никто в толпе больше не мешкал: все устремились к двери под взорами Бизарро и его товарищей — молча, растерянно и объятые ужасом.
Выйдя следом, он выбрал двоих своими жертвами — это были сыновья его бывшего хозяина, двое братьев его любовницы, нанесшие ему тогда бесчисленные ранения кинжалами.
Эти двое, которым повезло меньше остальных, тотчас же упали замертво; но Бизарро знал, что не хватало еще троих: у его хозяина было пятеро сыновей, у любовницы — пятеро братьев, и убивать его пришли не двое, а пятеро.
Бизарро со своими вернулся в церковь; он нашел тех, кого искал, он нашел их спрятавшимися за алтарем: как и первых двоих, он заколол их собственноручно, кинжалом, пожелав самому вдоволь насладиться обрядом отмщения.
Очень скоро он нашел еще двоих: это были отец любовницы и она сама. Прибежав к ним домой, он застал своего бывшего хозяина больным в постели; дочь ухаживала за ним. Она уже знала об ужасной мести и сейчас бросилась между своим отцом и бывшим любовником; но Бизарро оттолкнул ее, прикончил его — последнего из мужчин в виновной перед ним семье, взял на руки его бесчувственную дочь, перекинул ее поперек седла и ускакал с ней в горы.
— А что произошло с ней потом? — спросила
— Увы, сударыня, должен признаться, к стыду ли или к чести прекрасного пола, потому что действительно не знаю, на какой оценке лучше остановиться, но любовь оказалась сильнее родственных уз: она любила Бизарро, жертву своего отца и братьев, она теперь продолжала любить Бизарро — убийцу отца и братьев. С этого дня шайка Бизарро была организована по-военному, а рядом с ним постоянно была и она, верхом на лошади, и в тяжелой войне, которую мы ведем против разбойников, Бизарро стал для своих соратников примером мужества и отваги.
— И что, этого несчастного невозможно поймать? — спросила герцогиня.
— За его голову назначена награда в две тысячи дукатов, сударыня; но по сей день ни один из наших шпионов не рискнул донести на него, и ему пока удавалось избегать всех наших ловушек и засад.
— Ну, граф Лев, на твоем месте, слово солдата, я либо добыл бы голову Бизарро, либо лишился своего доброго имени.
— Я постою за свое имя, — ответил лишь Рене, — и добуду его голову.
— С этого дня, — обратилась к нему герцогиня, — ябуду давать вам руку для поцелуя.
CXII
В КОТОРОЙ ДВОЕ МОЛОДЫХ ЛЮДЕЙ РАССТАЛИСЬ, ОДИН — ЧТОБЫ ВЕРНУТЬСЯ НА СВОЮ СЛУЖБУ К МЮРАТУ, ВТОРОЙ — ЧТОБЫ ПОПРОСИТЬСЯ НА СЛУЖБУ К ГЕНЕРАЛУ РЕНЬЕ
На следующий день в обед Мане и граф Лев приняли предложение короля Жозефа и отправились поохотиться на кабанов в Аспрони: они предпочли их всей остальной живности, водившейся в Каподимонте. Они настреляли дюжину кабанов, которые были затем привезены на телеге, а мясо их распределили между солдатами.
Саличети, очень гордившийся городом, в котором жил, предложил молодым людям задержаться еще на пять или шесть дней, чтобы ознакомиться со всеми достопримечательностями; он лично сопровождал их в двух или трех экскурсиях.
Они посетили Низиду, древнюю виллу Лукулла; Путеолы, бывшие еще до Неаполя столицей Кампаньи, Храм Серапиды, остатки моста Калигулы, озеро Лукрин, наполовину засыпанное землетрясением 1538 года; Аверну, на берегу которой Эней срывал золотые ветви, открывавшие ему врата в ад, и, наконец, Ахерон, который вместо огней сегодня несет грязные воды, обладавшие свойством откармливать устриц и мидий, приплывавших сюда из Тарента; дальше, по живописной дороге, которую оттеняла густая зелень придорожных деревьев и желтизна вересковых зарослей, они добрались до Мизенского моря, на котором некогда стоял римский флот, а Плиний Старший, бывший адмиралом, отправился на лодке к пылавшему Везувию, чтобы рассмотреть его поближе, но между Стабиями и Помпеями задохнулся в огромном облаке пыли; затем они оказались в Байе, где находилась вилла Цицерона, в существовании которой тот признавался неохотно из-за дурной славы ее бань, — это была его Кумекая вилла, которую он называл Баули, с ее фаянсовыми колоколами, сверкавшими на солнце; здесь Нерон притворялся, что помирился со своей матерью, и, прощаясь с ней, поцеловал ее груди — в знак наивысшего внимания и уважения, по словам Тацита, которые сын мог проявить к матери. В сотне шагов в море золоченая галера, на которой она добиралась до своей виллы в Байях, дала течь и стала тонуть, и Агриппина без единого крика о помощи вплавь добралась до своего дома в Байях, где ее подобрали рабы. Но спустя час прибыл Аницет, через которого она велела как свое последнее слово передать сыну это ужасное выражение: Feri ventrem («Бью в живот»), — так она наказывала свое чрево, породившее матереубийцу.