Шхуна, которая не желала плавать
Шрифт:
Пересекать залив Сент-Мэри мы начали без происшествий. Стоял полный штиль. И движение почти не ощущалось, так как глазу было не на чем остановиться. Казалось, мы застыли в полной неподвижности посреди чаши спокойной свинцовой воды. Чаши окружностью около ста футов.
Мы знали, что в этих местах вероятны встречи с другими судами, главным образом с траулерами и рыбачьими шхунами, а это подразумевало опасность столкновения. Без радара нам оставалось только надеяться, что эти встречные суда сами нас обнаружат и посторонятся. Сквозь рев обалдуйки услышать их туманные горны мы тоже не могли. А нам туманный горн зато не требовался:
Сразу после полудня туман по правому борту вдруг почернел и ярдах в пятидесяти от нас вырисовался смутный силуэт судна. Большая моторная шхуна надвигалась на «Счастливое Дерзание» сближающимся курсом, и над ее планширем выстроились размахивающие руками фигуры.
Мы до того обрадовались, увидев других людей в этом сером вакууме, что приблизились к ней бортом и выключили двигатель. Большая шхуна последовала нашему примеру, и оба судна легли в дрейф бок о бок.
— Куда плывете, шкипер?! — крикнул кто-то.
— На Сен-Пьер! — крикнул я в ответ. — Обходим мыс Сент-Мэри с пятимильным запасом.
На нашей соседке воцарилась долгая вдумчивая тишина. А затем:
— Ну, не вижу, как это у вас получится на этом-то курсе. Разве что вы думаете подняться по Бранч-ривер, потом волоком через Плэтформ-Хиллз, а дальше по железной дороге. На вашем месте я бы отвернул влево румбов на девять. Желаю удачи!
Дизеля большой шхуны взревели, она отошла от нас и исчезла.
Мы отвернули на десять к югу — чтобы уже наверняка.
Курсовая черта на компасе теперь указывала, что мы идем на юг в открытый океан курсом на Бермудские острова. Шли часы, и это начинало тревожить нас все больше. Был шкипер той шхуны прав или он ошибался? Компас твердил, что он ошибся, причем жутко. Мы разжевывали этот вопрос до второй половины дня, утратив к тому времени всякое доверие к компасу, шкиперу шхуны и к самим себе.
В этот момент обалдуйка отвлекла наше внимание от навигационных проблем. Она оглушительно рыгнула. Из люка вырвалось огромное облако голубого дыма. Я ринулся вниз и схватил огнетушитель, ожидая, что машинное отделение охвачено пламенем. Однако оказалось, что просто выхлопная труба отвалилась, так что каюта наполнилась выхлопными газами и раскаленными добела угольками. А двигатель продолжал работать, пожалуй, даже лучше, освободившись от противодавления, создававшегося трубой.
И теперь ничто не отгораживало горячие выхлопные газы от трюма, где на поверхности воды плавала тонкая, но постоянная пленка бензина.
Я затаил дыхание, изо всех сил зажмурился, нащупал проводок зажигания и выдернул его. А затем сбежал на палубу.
Обалдуйка чихнула и выключилась, а мы с Джеком в наступившей всеобъемлющей тишине сели и обсудили свое положение. Перспектива вырисовывалась не из приятных.
Без ацетиленовой сварочной горелки водворить выхлопную трубу на место было невозможно. Ветер отсутствовал, и идти под парусами мы не могли, так что при выключенном двигателе мы были обречены болтаться тут, пока что-нибудь не случится. Ждать, наверное, придется долго, но можно не сомневаться, что случится обязательно что-то скверное. Так что оставался один выход: завести двигатель и уповать, что он воздержится от обратной вспышки и не взорвет нас всех к чертям собачьим.
Оставив меня размышлять над этой проблемой, Джек воспользовался тишиной и ускользнул в каюту, где включил
«Счастливое Дерзание» хранила неподвижность, будто написанное маслом судно на написанном маслом океане — написанном исключительно в серых тонах. Минут через пять — десять Джек поднялся на палубу.
— Фарли, — сказал он спокойно, слишком уж спокойно, — ты не поверишь, но они передают штормовое предупреждение. С юго-востока приближается тропический шторм. Он доберется сюда часов через десять. Они предсказывают ветер скоростью в шестьдесят узлов!
Мы достали наши карты, расстелили их на палубе и принялись их штудировать. То Джек штудировал, то я. Это нас подбодрило, но особой практической пользы не принесло, поскольку мы не знали, где именно находимся. Собственно говоря, мы об этом понятия не имели. Однако, предположив, что мы обошли мыс Сент-Мэри и пересекали вход в залив Пласеншия (ширина — пятьдесят миль), мы установили, что до Сен-Пьера никак не может быть меньше восьмидесяти миль. Когда двигатель работал на полную мощность, «Счастливое Дерзание» выжимала пять узлов. За десять часов такого хода мы оказались бы в тридцати милях от гавани Сен-Пьера, а мы знали, что эти тридцать миль с тем же успехом могли бы быть тремястами, если тропический шторм прибудет точно по расписанию.
Ближайшим портом, где мы могли бы укрыться, был, по-видимому, Пласеншия-Харбор в двадцати пяти — тридцати милях к северу от мыса Сент-Мэри.
Я не без робости предложил Пласеншия-Харбор, ожидая услышать от Джека новое мятежническое возражение. Но он, казалось, вкусил волнений сполна и согласился, что да, пожалуй, стоит завернуть туда на ночь.
Он спустился в машинное отделение и осторожненько завел обалдуйку. Мы поставили лаг на нуль и взяли курс, как мы уповали (а что нам оставалось кроме упований?) на Пласеншия-Харбор.
Стало жутко холодно, а туман начал смыкаться все теснее и теснее, пока вокруг не воцарилась такая чернота, что мы решили бы, что уже наступила ночь, если бы мои часы не свидетельствовали об обратном. Мы с Джеком прижались друг к другу в румпельном кокпите, как могли дальше от машинного. Из предосторожности мы уже подтянули плоскодонку под корму, чтобы в случае необходимости сразу прыгнуть в нее, и погрузили на нее нашу последнюю общую бутылку рома и пакет морских сухарей. Ни для чего другого места в ней не было, — собственно говоря, если на то пошло, в ней не было места и для нас, но мы надеялись, что до того не дойдет.
Пять часов спустя лаг показал, что мы прошли расстояние до Пласеншия-Харбор, и я послал Джека выключить обалдуйку, чтобы мы могли услышать сирену у входа в порт.
И тут произошло нечто странное. Двигатель не работал, а рев продолжался. Сперва я подумал, что это физиологическая реакция моих ушей и восприятия на нескончаемый грохот обалдуйки, который мы терпели столько часов, но внезапно я осознал истинное положение вещей.
— Включи ее, Джек! Включи ее! Да ну же, Джек, включи ее! — взвыл я.