Шхуна «Мальва»

Лебеденко Петр Васильевич

Нина смотрела в эти глаза, а в уме повторяла одно и то же: «Не думай о том, что было ночью. Просто смотри в эту наглую морду, с кем-нибудь сравнивай». Она почему-то начала сравнивать лицо капитана с лицом Юры. Такой же ровный, красивый нос, немного похожие губы и лоб. А глаза? Вот зрачки сузились, веки чуть дрогнули, и ей показалось, что немец задает вопрос: «Где ты была этой ночью?» У Юры тоже темные зрачки. Но сколько в них всегда тепла! И как можно сравнивать Юру с этим фашистом! Ей захотелось,

очень захотелось заглянуть сейчас в большие, добрые глаза Юры. Она представила их и улыбнулась...

Капитан спросил:

— Чему фрейлен улыбается?

— Господин капитан так смешно смотрит, — ответила Нина. — Будто он гипнотизер...

Капитан с явным неудовольствием отвернулся в сторону, спросил:

— Вы есть, рыбачка?

— Я люблю море, — улыбнулась Нина. — Очень люблю море...

Сеанс «гипноза» окончился. Команда удалилась, в кубрике остались только Люмке и капитан. Еще тогда, когда Мауэр узнал, что ефрейтор ночью был на шхуне, он подумал: «Искать надо не здесь». Теперь он в этом убедился окончательно.

Он встал, бросил:

— Ну?

Люмке вскочил, вытянулся.

— Я вас слушаю, господин капитан!

Офицер за отворот пиджака притянул к себе Фрица, свирепо на него посмотрел:

— Слушай, Люмке! Ты будешь следить за каждым шагом своих рыбаков, ясно? За каждым шагом. И если что-нибудь заметишь...

— Так точно, господин капитан!

— Смотри, Люмке... Я верю тебе и советую оправдать это доверие... Ты все понимаешь, Люмке?

— Так точно, господин капитан...

*

— Поднять кливер!

Косой кливер захлопал по ветру, потом надулся, и нос шхуны начал медленно отклоняться в сторону.

Закрепив шкот кливера, Глыба и Саша перешли к фок-мачте. Фок был тяжелый, густо просмоленный, и Юра тоже стал рядом с Иваном, чтобы помочь. Глыба покосился на него, но ничего не сказал. Втроем они быстро подняли парус, и туго натянутая якорная цепь сразу ослабла.

Шкипер дал команду поднимать якорь, и Юра, воспользовавшись этим, побежал на нос, к Нине, которая уже была у лебедки.

— Нина, — тихо опросил Юра, берясь за ручку лебедки, — страшно было, когда он смотрел тебе в глаза?

— Нет. Я думала о другом...

— О другом? — искренне удивился Юра. — О чем же?

— Расскажу, лотом... Пойдем поднимать грот.

А через несколько минут шхуна, одетая во все паруса, медленно развернулась в сторону моря, и Фриц Люмке отметил это событие в своем дневнике:

«6 часов 16 минут. Корабль вышел в море, ветер свежий. Да поможет нам бог...»

Потом зачеркнул слово «нам» и сверху него написал: «мне».

Темная полоска берега уходила все дальше и дальше. А впереди,

куда шкипер вел шхуну, уже занималась утренняя заря. Солнце еще не взошло, но далекий горизонт посветлел, согретый теплым, ласковым его дыханием. Обгоняя шхуну, куда-то спешили волны и таяли в бледной предрассветной голубизне.

Юра стоял у борта и не отрываясь глядел на восток. Вот в бирюзе зарозовели едва различимые крапинки и мгновенно исчезли, растворившись в ней. Над морем уже дрожали искры пробивающих волны солнечных лучей. Они то скрывались за пенистыми гребнями, то снова появлялись, разгорались все ярче и ярче. И вдруг море заалело, будто от пролитой в него крови, вспыхнуло: большое, чистое, словно умытое морской водой, всходило солнце.

Нина неслышно приблизилась к Юре, и он скорее догадался, чем услышал ее голос:

«Краше солнца нету в мире бога!..»

Он взглянул на нее и взял ее руку. Ему было приятно, что она поняла его. И он был благодарен ей за это.

— Посмотри, — сказала Нина.

У противоположного борта стоял Саша. Он стоял к ним спиной. Юра и Нина не могли видеть его лица, но и его опущенные плечи, и склоненная на грудь голова, и неподвижность — все говорило о глубокой задумчивости.

— Всегда вот так, — вздохнул Юра. — Замкнется, попробуй расшевелить его... Спросишь: «Что с тобой, Саша?» Ответит: «Все хорошо...»

— Пойдем к нему, — предложила Нина.

Они подошли и стали так, что Саша оказался посредине. Нина придвинулась к нему вплотную, шутлива подтолкнула локтем.

— О чем загрустил, моряк?

Саша медленно поднял взгляд на Нину и ничего не ответил.

— Так о чем же грустишь, моряк? — повторила Нина.

— Я не грущу, — ответил Саша. — Просто так...

— Просто так не бывает, — сказала Нина. И вдруг рассмеялась. — Слушай, Сашок, знаешь, что мне взбрело в голову? Пошли бы мы сейчас к Фрицу Люмке и сказали: «Господин ефрейтор, а ведь часовой с баржи отправился на тот свет благодаря нам. И скажите нам спасибо за то, что об этом не узнал капитан гестапо. Пришлось бы вам, уважаемый Люмке, последовать с нами вместе за этим капитаном. И разделить с нами веселье, которое устроили бы нам в одной из камер...

Саша сказал без улыбки:

— У них там, наверно, мало веселого.

— Ты развеселил бы их, Сашок. Ты ведь у нас весельчак...

— Не смейся, Нина. — Саша снова повернулся к. морю, стал глядеть на далекий горизонт. — Я весельчаком никогда не был и раньше. А теперь... Теперь только и думаю: не до смеха сейчас нашему народу. Плохо...

— Не хнычь! — бросил Юра. — Хныкать и дурак умеет. Мы вот на своей шхуне... Кстати, как называется наша шхуна? Или никак не называется?