Шифрованный счёт
Шрифт:
Гюнтер ответил спокойно:
— Бывают разные ситуации. Сегодня я почувствовал, что третий — лишний…
Инспектор кивнул.
— Фрейлейн Каммхубель? Давно они познакомились? Где?
Гюнтер знал, что врать нельзя — все равно узнают.
— Дней десять назад. В Загене. У нас были дела в городе, а она приезжала туда к родственникам.
Инспектор стал рассматривать вещи в чемодане. Казалось, он совсем потерял интерес к Гюнтеру. Даже спросил не оборачиваясь:
— А вчера? Когда вы вернулись вчера вечером? Были вместе с Хагеном?
Гюнтер понял, что полиция уже поинтересовалась
— Нет, — ответил. — Карл ездил куда-то вместе с Аннет. А мы с полковником Пфердменгесом гуляли по городу. Полковник развлекался в ресторане, но у него заболела голова и он решил проветриться. Мы взяли такси, поездили, затем вернулись и опять сидели в ресторане, в «Короне». Погодите, когда же мы приехали? По-моему, около десяти. Но точнее вам могут сказать приятели полковника. Мы вместе ужинали, правда, мягко говоря, они выпили лишнего и ночевали у нас. Один у меня на диване, второй — у полковника.
— Как их фамилии?
— Не знаю, спросите у полковника. У меня ночевал Курт.
— И когда он ушёл?
— С час назад. Жаловался, что опоздал на работу.
Очевидно, инспектор остался доволен объяснениями, так как спросил:
— Как вы думаете, кто мог это сделать?
— Что? — прикинулся недогадливым Гюнтер.
— Диверсию против вашего друга. Возможно, и против вас. Ведь вы могли сесть в машину вместе…
— Счастливый случай, что я остался жив! — Гюнтер опустился в кресло возле журнального столика. Для чего-то переложил с места на место газеты. Сейчас самое время подбросить полиции версию, которую они разработали вчера вечером, ожидая такси. Правда, инспектор может отнестись к ней скептически, но если узнают журналисты… Предмет для разговоров по крайней мере на неделю!
Сказал, будто раздумывая и взвешивая:
— Видите, дело такое… Мы с Карлом Хагеном и полковником Пфердменгесом только что вернулись из Африки. Вокруг африканских событий ходит столько слухов… Мы хотели обрисовать объективную картину, встречались с партизанами и были в войсках, поддерживающих порядок. И пришли к выводу, что слухи о зверствах так называемых карателей — обыкновеннейшая выдумка. Саванну заливают кровью бунтовщиков, если бы увидели, инспектор, изуродованные трупы… — Задохнулся, будто и на самом деле трудно было продолжать, глотнул воды. — Думаю, красные, узнав о наших намерениях — а мы приехали в Европу с полковником Пфердменгесом, чтобы раскрыть зверства колониальных бунтовщиков, — устроили эту диверсию…
— Ого! — Инспектор оценил версию. — Дело приобретает интересный оборот. — Остановился в центре комнаты. — Здесь все… Сейчас осмотрим ванну, а затем придётся заглянуть в ваш номер.
— Пожалуйста.
Инспектор вышел. Гюнтер самодовольно усмехнулся, он, кажется, обвёл вокруг пальца этого полицейского болвана. Потянулся к графину. Наливая воду, обратил внимание на газету, что лежала рядом. Что-то заинтересовало его в ней, ещё не знал, что именно, но встревожился и чуть не пролил воду из стакана. Сделал глоток, ища те слова в газете, и нашёл сразу — прочитал только первые строчки и закрыл глаза: так, с закрытыми глазами, допил воду, не мог поверить, хотя знал, что это
Прочитал ещё раз — как хорошо, что инспектор вышел из комнаты. Гюнтер наверняка выдал бы себя. Развернул газету, так и есть — загенский листок, его привёз Каммхубель и вчера отдал Карлу. Почему же тот не сказал ему? Это бы спасло жизнь Карлу и Аннет…
Прочитал ещё раз:
«Вчера скоропостижно скончался известный житель нашего города, с именем которого во многом связано процветание Загена, доктор Рудольф Зикс…»
Гюнтер воровато посмотрел, не вернулся ли инспектор, торопливо сложил газету и спрятал в карман, словно она могла выдать его. Не было сил подняться с кресла, но это продолжалось всего несколько секунд. Увидев инспектора в дверях, встал и вытащил ключ.
— Пожалуйста… это от моего номера.
Шёл за полицейским, смотрел на его аккуратно подстриженный затылок — не было никаких мыслей и желаний, машинально отвечал на вопросы инспектора, когда тот осматривал номер.
Стоял на том же месте, что и утром, смотрел в окно — толпа уже разошлась, полицейские убрали остатки «фольксвагена». Почистят и вымоют асфальт, и завтра ничто не напомнит о сегодняшней трагедии: будет стоять какой-нибудь «ситроен» или «опель», только он, Гюнтер, запомнит на всю жизнь, потому что совесть будет мучать его.
Интересно, мелькнула внезапно мысль, а мучила бы, если б он все же заполучил пять миллионов? Наверно, не так, ибо знал бы, ради чего пожертвовал двумя жизнями, а так пусто, — все напрасно: и их поездки, и волнения, и, наконец, его измена.
Завтра он вернётся в Швейцарию, и начнётся привычная жизнь — кофе по вечерам в клубе, репетиции и спектакли, споры об искусстве… Среднее существование полунищего от искусства. Но, подумал вдруг с испугом, он уже не сможет примириться с такой жизнью, он уже почувствовал в руках деньги, много денег, он сроднился с ними, и соответственно изменились его взгляды и вкусы.Наверно, он напоминает сейчас обанкротившегося миллионера. Да, обанкротившегося, поскольку денег у него еле хватит на билет до Берна.
Гюнтер вынул платок, вытер потный лоб. Ощупал газету, вынул из кармана. Он один узнал о смерти Рудольфа Зикса, в конечном итоге, какое это имеет значение, только он знает, что группенфюрер унёс в могилу тайну шифра — Шлихтинг и Пфердменгес не догадываются ни о чем, и будет справедливо, если они финансируют его — скажем, по десять тысяч марок. Больше вряд ли дадут, но и не дать не смогут: он объяснит, что эти деньги нужны ему для подкупа одного человека, без помощи которого трудно будет войти в доверие личности, знающего первые цифры шифра.
Улыбка смягчила заострённые черты лица Гюнтера: двадцать тысяч не так уж плохо, конечно, не миллион и не пять, но все-таки какой-то трамплин для человека с умом. Ведь чего-чего, а ума у него хватит. Ума, настойчивости и деловой прыти.
Улыбнулся ещё раз. Можно даже написать Шлихтингу и полковнику расписки, но пусть только попробуют вернуть свои жалкие двадцать тысяч! Он намекнёт, что Гюнтеру Велленбергу — люмпен-интеллигенту, терять, собственно говоря, нечего, а вот дорогим господам… Если левые газеты начнут распутывать этот клубок…