Шикша
Шрифт:
Из камералки показалась Нина Васильевна. Увидев меня, она прошипела в мою сторону какую-то очередную едкую гадость и мужики, которые устроили перекур возле мешков с рудой для отправки «на землю», рассмеялись, бесцеремонно поглядывая на меня. Стало так неприятно.
Как же они меня достали, твари!
Хотя это мягко сказано. В общем, я психанула.
Суки!
Я присела на поваленное бревно, которое служило скамеечкой, и задумалась, глядя на облака.
— Пейзажами любуешься? — весело хмыкнул проходящий мимо Колька.
— Да нет, план мести лелею, — мрачно
Я встала и осмотрелась: все были заняты своими делами и на меня никто особо внимания не обращал. Вот и чудненько. Бочком, бочком, я прошла в хозку. Среди кучи продуктов заветная банка отыскалась быстро (ведь все продукты там раскладывала я). Схватив жестянку, я сунула ее в карман и поспешила обратно.
Слева от обрыва был «грязный» закуток, рядом с ямой, в которую выбрасывали помои, мусор и прочие бытовые отходы. Несло оттуда отнюдь не фиалками, поэтому сюда старались ходить лишь по крайней надобности. У края ямы я вскрыла банку. Морская капуста. Моя ж ты прелесть! Витаминная. Содержит йод и прочие полезные микроэлементы. В общем, я схватила полную горсть склизких водорослей, а банку сразу выбросила, чтобы сто раз не ходить и не палиться, если вдруг засекут (капусту-то можно незаметно выбросить в траву и не придерёшься, а если поймают с банкой — тогда и не выкрутишься).
Выглянула в лагерь — пусто. Тихонько прокралась к палатке Нины Васильевны. Осторожненько подняла полог и понатыкала куски морской капусты под люльку палатки, под тент, между каркасом и тентом, в стыки клапанов, и во все остальные возможные места. Сегодня-завтра будет еще кое-как, а вот дня через два в палатке станет не продохнуть. И тогда пусть ищет причину. За это время как раз морская капуста подсохнет и от примятой травы, на которой стоит палатка, будет неотличима.
Пока всё выяснится — я уже давно буду в Кедровом.
Здесь стоит отметить, что поиски Уткина продолжались до сих пор. Мы регулярно наблюдали в небе самолётики, которые носились туда-сюда над тайгой. Бармалей говорил, что были отправлены два больших отряда на поиски, и четыре группы из местных охотников, но безрезультатно. Нас в поисковые группы не включали, так как количество людей и так сильно уменьшилось, а план экспедиции выполнять надо. Наши мужики, поначалу, возмущались, спорили, порывались сами идти искать Уткина, но Бармалей категорически запретил: срыв экспедиции «наверху» не простят. Поэтому всю информацию мы узнавали от Дона Педро, которому раз в день по рации передавали последние новости.
Обратно эти поисковые самолётики летели, груженные всякой всячиной с охотничьих факторий, рыбацких гуртов и оленеводческих стойбищ. Заодно перевозили местных в Кедровый. И вот с экипажем одного из таких бортов Бармалей и договорился, что нас заберут вместе с грузом особо ценных образцов руды.
И вот я лечу в Кедровый. Наш самолётик был меленьким, хлипким, и постоянно проваливался во все воздушные ямы на пути, поэтому я чувствовала себя примерно, как одинокий носок, которого болтает в стиральной
Наконец, мы приземлились. Поселковый аэропорт представлял собой единственную взлётную полосу, состоящую сплошь из песка.
Здесь следует отметить, что песок в Кедровом был везде: ветер гонял взвесь мелкой песчаной пыли и периодически швырял то в лицо, то за шиворот, скрипел на зубах. Я чувствовала себя словно на пляжах Шри-Ланки. Не понимаю, почему вылезла такая ассоциация, но тем не менее. У меня ещё и сапог не было, я так и летела — в тапочках. И песок моментально набился в мои тапки, попал в носки, так что я действительно шла, как по пляжу.
Кедровый был бетонно-серым и поначалу произвёл на меня удручающее впечатление. Вокруг него, на контрасте, сплошной зелёной стеной простиралась тайга, сам же рабочий посёлок был сравнительно молодым, и состоял из новых бетонных коробок, которые выполняли роль жилых двухэтажных зданий и больших ангаров. Плюс — было ещё много-много хаотично разбросанных группами безликих деревянных, потемневших от дождей, вагончиков и балков. Отдельным пятном, ближе к реке, обосновалась пара аутентичных бревенчатых изб — остатки былой заимки, или хутора.
В одну из таких бочек меня и заселили. Но не сразу.
— Анфиса, принимай гостей! — сказал Бармалей, когда мы подошли к группе вагончиков.
— Иван Карлович, здорова, дорогой, — из-за сбитой на скорую руку сараюшки показалась тощая, как жердь, старуха с крепкими, словно грабли, большими руками. Тёмный шерстяной платок её сбился на лоб, оттуда поблескивали цепкие глазки. — Тебя приму, с удовольствием приму, а вот девку вашу мне нынче некуда селить. Уж извиняй.
— Как так-то? — опешил Бармалей.
— Все вагончики заняты, две бригады строителей приехали, уже неделю ждут переброски в Круглое.
— И что же ее на улице бросать? — растерялся Бармалей, — ну, придумай что-нибудь…
— Да уж, приду-у-умай! — передразнила Анфиса, — а когда я тебя в прошлый раз попросила привезти мне семян из города, ты мне что на это сказал?
— Давай старое не поминать, Анфиса, — попытался выкрутиться из ситуации Бармалей.
Но Анфиса явно оседлала любимую тему и так просто сдаваться не собиралась. В результате сложных переговоров и взаимных упрёков, меня таки поселили. Правда не рядом с вагончиком, где жил Бармалей, а далеко, аж на окраине.
В Кедровом была своя метеостанция. И вот на её территории стоял балок. Он был предназначен для проживания сотрудников геологических или других изыскательных экспедиций проездом, командировочных и прочей публики, связанной с Главуправлением. На моё счастье, нынче этот балок пустовал и меня туда заселили.
Внутри оказалось относительно чисто и даже почти уютно: небольшая прихожка, где можно было оставить сапоги и робу, дальше — узкая комнатушка, в которой были двухэтажные нары по бокам, между ними — небольшой стол, в углу — пару полок и вбитые в стенку гвозди, вместо вешалок для одежды. Узкое оконце было прикрыто ситцевыми занавесочками неожиданно веселенькой оранжевой расцветки.