Шило с прицепом
Шрифт:
Одно утешало — бабушка обмолвилась, что тамошние незарегистрированные люди сами друг друга попереубивали заранее, то есть нам не придется заниматься уголовными преступлениями. Не то чтобы я особо трепетно относилась к жизням незнакомых мужиков в тундре. Это дело такое — ты его пожалеешь, а он тебя нет. Особенно если это отморозок с ружьем, которому в тундре сам черт не брат и все вокруг враги. Хорошо, если только ограбит и изнасилует, а не убьет.
Так вот, никакого пиетета перед хрупкой и драгоценной жизнью подобных отморозков у меня нет. Но одно дело, когда на тебя напали и ты защищаешься, а другое — идти их «зачищать».
«Твари скверны — это скопления негативных чувств и эмоций, оставшихся после смерти более-менее разумных существ», — вдруг заговорил в моей голове мужской голос. Я чуть было не подпрыгнула, потом узнала наложника, потом немного мысленно поматерилась, а потом выдала:
«Так вот ты какой, северный олень… Привет, шизофрения, давно не виделись!»
«Если вас это сильно беспокоит, больше не буду. Только в чрезвычайных ситуациях придется потерпеть, все же в таком виде у меня нет ни рта, ни голосовых связок, только мысленно предупредить и выйдет».
«Да ну на фиг, меня уже ваще ничего не беспокоит, — мысленно махнула рукой я. — Вещай. То есть мы идем мочить злобных призраков? Хм… логично, бабка же рассказывала, что полезный жир добывают из злых духов неупокоенных врагов. Я помню ее сказки на ночь».
Скорпион в моей голове вроде бы задумался. Как я это поняла — даже сама себе объяснить не могу.
«Жнецы — так еще на призме называют пары из Мастеров-Оружий — в идеале никогда не убивают сами. Они очищают мир от скопившейся в нем скверны, перерабатывая ее и позволяя душам уходить на перерождение свободными. Об убийстве врагов для добычи скверны… я никогда не слышал. Ведь это получается, что убийством Мастер сам эту скверну и порождает. Скорее всего, совет призмы будет… очень недоволен таким… способом добычи», — парень явно старался очень аккуратно подбирать слова. Похоже, даже в других мирах убийство уголовно наказуемо, какой бы крякозяброй ты ни был.
«Да не, бабушка ведь сказала, что эти придурки не поделили прииск и перебили друг друга самостоятельно, — утешила я дротик. — И мне даже уже интересно, что будет дальше».
«Будет охота на тварь!» — с каким-то заразительным азартом отозвался наложник и чуть завибрировал у меня в ладони.
— Тихо иди, тихо дыши! — бабушка, бесшумно скользившая по склону сопки метрах в десяти передо мной, вдруг замерла и подняла руку. А потом жестом подозвала меня к себе. Я осторожно, «легким шагом», как она учила когда-то, подобралась вплотную к ней и по ее знаку выглянула из-за большого камня, загораживавшего вход в узкое ущелье.
Ух епть!!! Мать моя нерпа с тремя глазами! Это что за… едридрызь?! Две едридрызи!
Прииск, судя по всему, был заброшен еще с осени, тяжелые снега почти расплющили холмик старательской землянки, вдавили в грязь остатки лотков для мытья золота, каких-то инструментов и тряпок, среди которых белели обломки костей… а над всеми этими руинами в воздухе висели две черные тени, похожие на страшненькую такую помесь обезьяны и моржа. Пакости слегка подергивались на легком ветерке и то и дело выстреливали во все стороны черные тонкие щупальца, словно трогая воздух в поисках чего-то.
«Хорошие твари, крупные. И при этом к месту привязаны, слишком безлюдно
«Странно даже, что за ними никто еще не явился: видимо, Мастеров стало действительно слишком мало. Обычно таких бьют сразу после смерти носителей».
«Тропу запечатали и оставили до весны, не до них было, — сказала вдруг бабка в моей голове. Ну, блин, приехали! Это чего теперь, всегда у меня в мыслях будет толпа народу? — Не пыхти, Мариенвыт, научишься и закрываться, и других слушать, и говорить. Вырастешь — всему научишься. Держи свою маленькую стрелу нацеленной на левого духа. Как только скомандую — бросай его. Дальше он сам справится. Слышишь, мелкий? Твой — левый. Правого дед на острие возьмет».
«Подчиняюсь, Мастер, — подтвердил Скорп. И уже мне дротик сказал: — Вон там, в дымке в районе груди, ядро. Если закинешь меня в него — все закончится очень быстро. Ну или хотя бы рядом с ним, дальше сам доведу».
Я почувствовала, как меня саму постепенно разбирает азарт. Да, все это дико странно и непривычно. Но прико-ольно! Ща я прицелюсь получше… ща-ща!
— Пли! — рявкнула вслух бабуля и метнула деда в цель.
Я тихонько взвизгнула от возбуждения и тоже запулила свою стрелку в черную моржабезьяну. Еще, главное, перехватила его поудобнее и бросила почти правильно, как на барном чемпионате по дартсу. Ух-ух! Бух!
Ух ты!!!
Та обзяморжа, в которую попал дед, заверещала и заклубилась вокруг его древка, скручиваясь в тугую спираль и быстро-быстро втягиваясь куда-то внутрь костяного лезвия наконечника. А та, в которую я запустила наложника, взревела басом, растопырила щупальца на все ущелье и принялась прыгать вверх-вниз, яростно виляя... кхм... низом призрачного туловища.
— Попал, аднака, — сказала где-то рядом бабушка. — Но пропускную способность и емкость надо качать. Покорежили парня в детстве. Сейчас закончим, в стойбище пойдем, править будем, — с этими словами она сняла из-за спины мешок и вытряхнула из него двух… свиномишек.
Узнаю руку деда Алелекэ — он свои сэвены вечно так вырезает, что у него медведь с пятачком и на хрюшу похож. Но эти были вроде деревянные, а вроде и живые. Плюхнулись каждый на все четыре лапы и бодрой рысцой потрусили к месту битвы.
Я опять посмотрела на обзяморжу Скорпа и обнаружила, что мое маленькое, но вредное уже проело основательную дыру прямо посередке призрака. И теперь шустро крутилось там, изображая колючую искру, на которую наматывается чудище. Как если бы кто-то с середины распускал вязаную вещь и сматывал ее в клубок.
— Ай, молодца, ай, умный мужик, — обрадовалась за моим плечом бабушка. — Что не втянул, то намотал! Сейчас сэвен подойдет, поможет, и совсем хорошо будет, аднака!
Мишкохрюши тем временем и правда добежали: один до дедушки, уже впитавшего свою добычу и превратившегося из копья в нормального чукчу, а второй — до почти распущенной на ниточки пакости, в которой жужжал наложник. Его мишкохрюша деловито пробрался в самый центр поредевшего тумана и цапнул стрелку зубами за хвостовое оперение. И зачмокал, обсасывая с него лишние нитки.