Шильонский узник

Байрон Джордж Гордон

Песнь вторая

I

Над Геллеспонтом ветер дует,Клубит волнами и бушует,Как бушевал перед грозой,Когда погиб в ночи ужаснойТот юный, смелый и прекрасный,Что был единственной мечтойСестоса девы молодой.Бывало – только лес сгустится,И вещий факел загорится, —Тогда, хоть ветер и шумит,Хоть море гневное кипитИ с пеной к берегу несется,И небо тмится черной мглой,И птиц морских станица вьется,Перекликаясь пред грозой, —Но он смотреть,

внимать не хочет,Как небо тмится – вал грохочет,Все факел светится в очах,Звездой любви на небесах;Не шум грозы, но томной девыВсе слышатся ему напевы:«Неси, волна, в полночной тьме,Скорее милого ко мне!»Вот старина, – и нам дивитьсяНе должно ей, – быть может, вновьПылать сердцам велит любовь,И эта быль возобновится.

II

Над Геллеспонтом ветр шумит;Он, волны черные вздымая,Их в море бурное клубит;И, расстилаясь, тень ночнаяНа поле том уже легла,Где так напрасно кровь текла;Скрывают мрачные туманыТу степь, где царствовал Приам;На ней заметны, здесь и там,Одни могильные курганы.Ни ужас битв, ни блеск венца,Ничто б от мрака не спаслосяБез песен нищего слепцаС холмов кремнистого Хиоса.

III

И я был там! И видел яТот брег, мечты священной полный;И я был там… там и меняКипучие носили волны.Певец! Когда ж удастся мне,В твоей минувшего стране,Томиму думою высокой,Бродить опять по тем полям,Где каждый холмик одинокийОстанки славные хранит,И где, как прежде, все шумит,Шумит твой Геллеспонт широкий?И беден, беден тот душой,Кто пред заветной их красою,Певец, рассказ чудесный твойСчитает выдумкой одною!

IV

Оделись волны черной мглой,И с мраком ужас ночь наводит,А над туманною горойЖеланный месяц не восходит.О, Ида! Он с твоих высот,Бывало, свет дрожащий льетНа поле битв; но смолкло поле —И нет на нем тех ратных боле,Которым часто в тьме ночейБыл в гибель блеск его лучей,Лишь пастухи, в их мирной доле,Когда он светит веселей,Пасут стада вокруг могилыТого, кто славен и младой,Сражен дарданскою стрелой,Здесь возвышался холм унылый,Здесь сын Аммона горделивый,Свершая тризну, пировал.Сей холм народы воздвигали;Цари могучие венчали;Но сам курган надменный пал,И в безымянной здесь пустынеПочти от взоров скрылся ныне.О ты, жилец его былой!Как тесен дом подземный твой!Пришлец один на нем мечтаетО том, кого и в гробе нет,И свой задумчивый приветПустынным ветрам поверяет.Наш прах как бы живет в гробах;Но твой – исчез и самый прах.

V

Взойдет, взойдет в свой час урочныйСребристый рог луны полночной,Утешит мирных пастуховИ страх отгонит от пловцов;Но до луны все тьма скрывает;Маяк на взморье не пылает,И в мгле туманной легкий челнНыряет робко между волн.Везде, вдоль берега морского,В домах светилися огни, —Но вот, один после другого,Уже потухнули они.Лишь только в башне одинокойМладой Зулейки свет блестит, —Лишь у нее в ночи глубокой,Лампада поздняя горит,И тускло светит пламень томныйВ диванной, тихой и укромной,Блестя на тканях золотыхЕе подушек парчевых.На них из янтарей душистыхВот четки девы молодой,Которые в молитвах чистыхОна лилейною рукойТак набожно перебирает, —И в изумрудах вот сияетС словами Курзи талисман;Ах, что ж она его забыла!В нем тайная

хранится сила,И ей он матерью был дан;И с комболойе вот Коран,Раскрашен яркими цветами;А подле – с пестрыми каймамиТетради песен и стиховСчастливой Персии певцов,И лютня, бывшая подругаЕе веселого досуга, —И вкруг лампады золотойЦветут цветы, благоухая,В фарфоре расписном Китая,И дышат свежею весной! —И пышные ковры Ирана,И ароматы Шелистана,И все здесь дивною красойИ взор, и чувство услаждает.Но что-то тайною тоскойНевольно сердце замирает.Сама где пери? – Где ж она? —И воет ветр, и ночь темна.

VI

Под соболем пушистым, черным,Сокрыв от вьюги нежну грудь,Она, не смея и дохнуть,С проводником своим безмолвным,Проходит трепетной стопойКустарник дикий и густой.Когда ж в поляне вихрь промчитсяИ вдруг завоет, засвистит, —То дева бедная дрожит, —Назад хотела б возвратиться;Но от Селима как отстать,Как на любезного роптать?

VII

И вот стезей уединеннойПришли к пещере отдаленной,Где часто с лютнею в рукахПо вечерам она певалаИ набожно Коран читала,Носясь в младенческих мечтахДевичьей думой в небесах.Что будет с женскими душами, —Пророк ни слова не сказал,Но ясными везде чертамиСелиму вечность обещал.«Ах! И в тени садов чудесных,И в светлых радостях небесных,Селим встоскуется по мне,Ему так милой на земле.О, нет! Возможно ль, чтоб инаяТак нежно с ним умела жить,И будто может дева раяСтрастней меня его любить?»

VIII

Но вид пещера изменилаС тех пор, когда в последний разЗулейка там досужный часВ сердечных думах проводила.Быть может то, что мрак ночнойДавал пещере вид иной,Где пламень синеватый, бледныйЕдва пылал в лампаде медной.Но что в лучах его блестит?Что чудное в углу лежит?То были сабли и кинжалы;Но с таковыми в бой летитНе грозный обожатель Аллы,А носит рать чужой земли.И вот один кинжал в крови!..Не льется кровь без злодеянья…И тут же чаша ликованья,И не шербет был в чаше той.Она глядит, не понимает, —На друга робко взор бросает:«Селим! Ах! Ты ли предо мной?»

IX

И он пред ней в одежде новой:Исчезла гордая чалма,И шалью обвита пунцовойЕго младая голова;Нет камней радужного цвета;Кинжал не блещет жемчугом,Но два чеканных пистолетаЗа пестрым, шитым кушаком,И сабля легкая звенела, —И тонкий стан его одела,Небрежно сброшена с плеча,Из белой ткани епанча,Какую носят кандиоты,Пускаясь в буйные налеты;Не панцирь грудь его хранит,Она под сеткой золотою;И обувь странная гремитСеребряною чешуею;Но чин высокий он являлОсанкой гордою своею,Хотя, казалось, что стоялГалионджи простой пред нею.

X

«Ты видишь правду тайных слов:Что я, кто я – никто не знает;Мой рок мрачнее страшных сновИ многим горе предвещает.Но как молчать, стерпеть ли мне,Чтоб мужем был Осман тебе?Доколе мне тоской мятежнойТы не явила страсти нежной,Я должен был, я сам хотелТаить мой бедственный удел;Не в пламенной моей любвиТеперь я стану убеждать;Любовь я должен показатьГодами, верностью и кровью;Но ты не будь ничьей женой,И я не брат, Зулейка, твой».