Шипка
Шрифт:
Наконец он сообщил и приятную новость: сегодня. Готовьте краски и холст, дорогой Василий Васильевич!
Верещагин предполагал, что, как и прежде, они спокойно перекочуют из безымянной речушки в Дунай, там наверняка встретят монитор (последнее время он, будто нарочно, прогуливался по реке), атакуют его, потопят и дадут обратный ход. За это время он сумеет набросать основное, что потом пригодится для будущей картины: отчаянную работу матросов «Шутки», ее командира Скрыдлова, сверкающего при близких разрывах своим золоченым пенсне, объятый пламенем турецкий монитор с паникующей прислугой на борту; даст он и темное небо, расцвеченное ночным
На этот раз «Шутка» не выскочила так быстро и свободно, как в предыдущие ночи. Флотилия миноносок, готовившаяся к минированию Дуная, села на песчаную отмель, и «Шутке» довелось провозиться до утра, чтобы стянуть их со злополучных мест и протащить на бойкую и мутную середину реки. В русло Дуная вышли к рассвету, который уже не обещал ничего хорошего. Верещагин оглянулся: миноноски дымили так густо, что их давно заметили турки. Небось сейчас совещаются, какую встречу приготовить незваным гостям!..
Верещагин рассмотрел на том берегу покосившееся здание караулки; оттуда и блеснул первый выстрел. Был ли это условный сигнал или настало подходящее время, но берег тотчас осветился сотнями маленьких ослепительных огоньков. Над головой зажужжал пчелиный рой пролетающих пуль, вокруг незащищенной миноноски поднялось множество фонтанчиков. Верещагин вдруг подумал, что его сейчас убьют и тогда не пригодятся холсты и краски; никто не завершит и хе большие картины, которые он начал в Париже. Но это. щемящее беспокойство исчезло гак же внезапно, как и возникло, уступив место полнейшему покою. Он видел правый берег, где число ружейных вспышек увеличивалось с каждой минутой, но смотрел на выстрелы хладнокровно. Не обращал он внимания и на жужжание тысяч проносящихся пуль, поднявших такое количество фонтанчиков, словно на Дунай обрушилась сильнейшая гроза — со своим оглушительным громом, слепящими молниями и крупным дождем или градом.
Неожиданно с иизовьев Дуная, пыхтя и пуская густое облако черного дыма, показался небольшой двухмачтовый пароходе низкой черной трубой и развевающимся турецким флагом на борту. К удивлению Верещагина, «Шутка» не бросилась ему наперерез и не атаковала его. «Почему же?»— в отчаянии крикнул Василих! Васильевич, видя, как все пушки парохода открыли огонь по беззащитной флотилии миноносок, ставивших мины на большом пространстве широкой и бурной реки. «Близко он не подходит, проку от его огпя все равно нет!»— спокойно ответил Скрыдлов, рассматривая в бинокль удаляющийся пароход. Он облегченно махнул рукой: ушел! В это мгновение и появилась миноноска командира отряда. «Почему не атаковали?» — крикнул он рассерженным голосом. «Вы приказали атаковать монитор, а это был пароход. Я принял решение атаковать его с близкого расстояния, но, как видите, он у шел», — доложил Скрыдлов. «Я приказываю! Извольте атаковать!»— гремел голос старшего начальника. «Будет исполнено! — ответил лейтенант и, взглянув на Верещагина, весело добавил: — Иду атаковать! Для вас это будет прек-ккк-рр-аснейший эпизод!»
А несколько минут спустя Скрыдлов, прикинув свои наличные силы и мысленно распределив между ними обязанности на случай атаки, велел Верещагину взять кормовую плавучую мину и ждать его команды «Рви!». Василий Васильевич уже был научен всем приемам, и для него не было неожиданностью такое приказание; ранее он категорически настаивал на том, что, как бывший моряк, он имеет полное
Солнце взошло над горизонтом и осветило помутневшие воды Дуная, крутой зеленый берег, на котором непрерывно сновали черкесы и башибузуки, и усталых, напряженных, но очень довольных матросов из экипажа «Шутки».
— Идет! — крикнул матрос, и Верещагин увидел дымок, показавшийся за невысокими деревьями острова, поднявшегося среди мутных дунайских волн.
Вражеского корабля еще долго не было видно, и Скрыдлов приказал идти на сближение. Быстрые воды Дуная помогали суденышку набирать свои морские узлы. Из-за островка выплыл пароход, обычный речной пароход из числа тех, что раньше незаметно сновали по Дунаю: теперь Же, в ожидании столкновения, он показался Верещагину исполином: достаточно ему податься вперед, чтобы опрокинуть и задавить «Шутку» — с матросами, художником и его холстами.
А исполин, заметив несущуюся на него миноноску, вдруг сбавил ход и остановился; Василию Васильевичу даже почудилось, что он съежился и задрожал. Надо же показаться такому! Но вот это уже не галлюцинация: по палубе носились перепуганные люди и что-то дико кричали; пароход круто за» вернул к берегу и стал уходить, явно боясь дерзкого удара. Вато как же он огрызался всеми своими пушками! Разрывы Вспенили воду, и «Шутка» прыгала так, словно разразился девятибалльный шторм. Зеленый берег начал извергать столько пуль, что ружейные выстрелы слились в сплошной грохот, будто сотня сумасшедших барабанщиков начала яростно колотить в Свои громыхающие каДушки.
— Снимай сапоги! — властным голосом крикнул Верещагин командиру «Шутищ», понимая, что один из снарядов может продырявить их маленькое суденышко и тогда не будет возможности разуться, чтобы налегке прыгнуть в воду.
Скрыдлов мельком взглянул па Верещагина, поспешно снимающего сапоги, приказал это сделать всем матросам и сам разулся, оставшись на командирском мостике в одних носках.
Верещагин оглянулся: позади не было ни одной миноноски.
«Шутка» одна должна была вступить в бой, который она сама и навязала туркам.
А это уже совсем нешуточное дело!..
III
Верещагин подумал: как горох по крыше… Когда бросают горох на металлическую крышу, он, ударяясь, звонко шумит и отскакивает. Пули, о которых сейчас думал Василий Васильевич, не отскакивали, они прошивали тонкую железную защиту и с огромной силой влетали на миноноску, готовые убить и ранить, всякого, кто окажется на их пути. Много прилетало и снарядов: Рвались они чаще всего в воде, но попадали и в суденышко, пробивая его насквозь и уродуя.
— «Вероятно, потопят», — думал Верещагин, оглядывая «Шутку» и наблюдая, как все больше и больше появляется дыр в ее бортах.
Он заметил, как перекосилось лицо лейтенанта Скрыдлова и как вдруг побледнела его нижняя губа, не прикрытая бородой. Василий Васильевич вопрошающе уставился на командира, но тот отвернулся и спокойным голосом отдавал очередное приказание. «Или мне показалось, — подумал Верещагин, или Скрыдлов решил скрыть свое ранение». Он перевел взгляд на турецкий пароход и, как истинный солдат, порадовался тому, что увидел: турки оцепенели от ужаса. Кажется, поднимись сейчас на палубу и бери их за руку — сопротивляться не станут.