Широкая кость
Шрифт:
– И что такого?
– А то, Дав, что толстых не берут на руководящие должности – слишком очевидны вредные привычки. Например, игрок может скрыть, что он игрок, а жулик – что он жулик. Можно скрыть, что ты куришь или даже употребляешь наркотики… ты же не носишь все это на себе. Но для всех на свете я ношу на себе свою вредную привычку, свой изъян. Я просто одета в свою слабость… как в обитый фольгой спальный мешок, который не могу с себя снять.
– Хммм. Мне кажется, лучше, чтобы о твоих слабостях знали с самого начала. Тогда нечего будет скрывать. – Она обсасывает большой палец.
– Как
– Ну типа того. – У нее самой все ладони в стертых мозолях, похожих на лунные кратеры – все от того, что она постоянно хватается и цепляется за кирпичную кладку. – В собеседованиях при приеме на работу должен участвовать хиромант.
– Именно! Хиромант по учету кадров. – Мы смеемся. Дав всем своим весом наваливается на тостер, он шипит. Интересно, сможет ли кто-нибудь догадаться, что Дав может влезать на крыши домов одними голыми руками, только поглядев на ее ладони? Едва ли. Скорее эти идиоты из отдела кадров подумают, что она ездит в школу на скутере.
– Как по-твоему, Небыть, я толстая?
– Фу! Избавь хоть собаку от этого эмоционального стресса!
– Погоди, хочу услышать ответ. Гавкни, если нет, и сядь, если да.
– НЕБЫТЬ, СИДЕТЬ! – вопит Дав.
– Дав! Прекрати портить тест.
– Дурочка, это же жульничество, а не тест. Спрашивать собаку, толстая ли ты… совсем уж тоска. Смотри-ка, сел.
– Просто беспричинная пакость с его стороны.
– О господи, Биби, глянь-ка.
Теплый, растопленный, вязкий сыр сползает с поджаренного хлеба, как в сцене из «Охотников за привидениями». Светлый, нитевидный, солененький, сливочный… Р-ррр-р! Сердце начинает колотиться, будто это фильм о любви, а главные герои в нем – я и сыр.
– М-м-м!
– Нужно было бобов добавить. – Дав цокает языком, как будто мы отправились на вечеринку, которая не удалась. Лучше бы вообще не ходили…
Но мне и без бобов хорошо. Уютный комок ароматной, соленой, липнущей к щекам маслянистой массы растворяется у меня на языке. Вслед за Дав я иду в гостиную, где нас ждут дымящиеся чашки чая.
– Ну что, сходить за бобами? – спрашиваю я.
– Хорошо бы, – отвечает Дав.
Печеные бобы
Я отчетливо помню, как кое-кто из Манчестера назвал меня «бобоманкой». В смысле что я без ума от бобов. И в этом что-то есть – по-моему, печеные бобы подходят абсолютно к любому блюду. Я люблю их холодными в салате, люблю добавлять их в спагетти или пастуший пирог, люблю класть горкой на тост. Помню, как-то я прочла в газете, что какой-то тип нашел в банке с бобами дохлую мышь. И фото этой несчастной слепой мыши, истекающей бобовым соком и смертью. За это полагалась компенсация – типу, конечно, не мыши. Мышь просто утонула в бобовом соке. Вообще-то, не худшая смерть. Если честно, на короткое время это меня расхолодило – но ненадолго, вскоре я вернулась к бобам. Я снова полюбила их – с картофельными вафлями, с растопленным сыром. Хотя первое мое воспоминание о бобах на самом деле относится к раннему детству – когда я проверяла, сколько штук поместится в моем пупке.
Должна сказать, что помещалось много.
Овощные роллы
– Я на мели, – говорит Камилла. Мы
– Мне даже не положено здесь находиться, – продолжает Камилла. – Если брат меня увидит, то расскажет отцу, и мне влетит по первое число. Эти деньги мне дал дядя. Папа даже не знает об этом.
– Я тоже без гроша.
– Ага, но ты все же инопланетянка.
– Все равно не знаю, хочу ли на всю жизнь оставаться инопланетянкой.
– Быть или не быть, как сказал бы твой папа, – шутит Камилла.
– ВОТ в чем самый насущный вопрос.
Камилла подпирает голову рукой. На запястье у нее браслет дружбы, который я ей сплела, – он уже весь потемнел и обтрепался.
– Я хотела найти подработку на лето, но никто не хочет брать несовершеннолетнюю на шесть недель. Сейчас уже поздно. Этих шести гребаных недель только и хватает, чтобы познакомиться с людьми и перестать делать все наперекосяк.
– Верно, – киваю я. – Меня бы не взяли в «Планету Кофе», если бы я каждый день не приходила туда и не притворялась, будто умею обращаться с их кофеваркой. А это, между прочим, и вправду не так легко. Но ты же при деле в индийском ресторане.
– Брось, Блюбель, они раздают флаеры раз в неделю, и это несерьезно.
– Лучше, чем ничего, учитывая, что ты все же уговорила их дать тебе работу.
– Везет тебе, что не надо возвращаться в школу.
Везет?
Кажется, я уже готова об этом пожалеть. Так и представила себе: Камилла заканчивает школу в чудесной черной мантии и четырехугольной шапке, потом учится дальше на нейрохирурга, а я страдаю в какой-нибудь дыре за деньги, которых хватит ровно на один кебаб.
Нам принесли летние роллы. Четыре пухлых змеевидных ролла в липкой прозрачной рисовой обертке, а внутри витраж из оранжевой тертой морковки, салата, свежих креветок и кориандра и еще веточек мяты. Это сочетание – легчайший летний кусочек здоровья, обмакнутый в сладкий соус чили или арахисовый дип, от которого невозможно оторваться. Камилла окунает свой ролл и несет ко рту, но снова начинает говорить. Она похожа на суриката, изготовившегося, чтобы откусить голову скорпиону.
– Работу для несовершеннолетних так шикарно рекламируют – как будто можешь прийти в любой ресторан и тебя тут же берут, пока ты учишься на актрису или еще кого-нибудь. Но это вранье, на самом деле нужны рекомендации. А не то что ты куда-то заявляешься – тебе тут же выдают посудное полотенце, и ты начинаешь работать. И при этом как-то умудряешься целыми днями пахать и при этом находить время, чтобы сделаться рок-звездой, или актрисой, или премьер-министром. Все изменилось.
– Знаю. И эта классическая графа в анкете: «Есть ли у вас опыт работы?» НЕТ! Конечно, у меня нет этого хренова опыта, мне поэтому и нужна работа!