Шкаф с кошмарами
Шрифт:
В мелочах Папаша лукавил, приходилось им убирать и сперму, и дерьмо, и рвоту, но в глобальном смысле был прав. Кровь была жизненной силой их маленького сверхприбыльного бизнеса. Билась в его венах, гоняла сердце, смазывала скрипучие шестеренки. Чужая кровь. Много чужой крови.
На зеркале в прихожей растянулся отпечаток ладони. Длинноворсный ковер в гостиной, похожий на шкуру снежного человека, багровел влажными кляксами. Следы босых ног разбежались по всему дому. Поначалу яркие, насыщенные, шагов через десять они бледнели, истончались, еще через десять исчезали вовсе. Для невооруженного взгляда. Эксперт с нужными реагентами
Когда работы непочатый край, начинать нужно с простого. Денис присел на корточки, ловко скрутил ковер в рулон, уложил на загодя расстеленный полиэтилен. Подсохшие пятна на ламинате топорщились выдранными белыми волосками. Денис щедро обрызгал их из пульверизатора, пусть отмокают. Прошелся губкой по резному журнальному столику. Тщательно осмотрев диван, срезал кусок кожи, сантиметров двадцать на двадцать, и вытащил из-под него набивку, мало ли.
Завтра утром в особняк зайдет бригада молчаливых таджиков, и диван, а с ним вместе столик, ламинат и много чего еще – Денис составит обстоятельный список – отправятся на городскую свалку. К вечеру от них останется только зола, да и ту вскорости растащит ветер. А через пару дней любой легавый, обладай он хоть рентгеновским зрением, хоть собачьим нюхом, найдет здесь шиш. Потому что это будут уже совсем другие комнаты. «Чистые руки» готовили дом к ремонту. При виде кровавых пятен даже у самых молчаливых строителей порой прорезается голос.
Замывать пол пришлось до раннего рассвета. Резкая аммиачная вонь, казалось, проникала даже сквозь фильтры респиратора. Денис выходил на улицу, проветрить потеющее под маской лицо, и видел, как розовеет молочная дымка, затопившая мир за высокой кованой оградой. Пока Денис досмаливал сигарету, во двор, с фырканьем стряхивая остатки тумана, вплыла Папашина «газель». Цельнометаллический кузов сочился алым, на крыше поскрипывали пружины, раскачивая две мультяшные ладони в белоснежных перчатках. Папаше нравились прозрачные намеки для посвященных. Был и другой смысл в такой узнаваемой машине – все окрестные гайцы хорошо ее знали и тормозили, разве только чтобы сфотографироваться на фоне.
Припарковав «газель» задом к крыльцу, Папаша спрыгнул на мощеную дорожку. Двигался он резво, как горный козлик, и на свои шестьдесят с коротким хвостиком тянул разве что лысиной, которую безжалостно скоблил каждое утро опасной бритвой. Отсутствие волос Папаша компенсировал окладистой купеческой бородой, а отсутствие молодости джинсами «Levi’s» и рубашками в крупную красную клетку.
– На заявке задержался, – буркнул он вместо приветствия.
Руки не подал. Когда работаешь с кровью, быстро учишься сводить все контакты к минимуму. Врет же, мерин старый, подумал Денис. Под ноздрями усы Папаши подозрительно белели. Вряд ли в четвертом часу утра он решил поесть сахарной пудры. Третье опоздание подряд! Этак совсем сторчится старикан…
– Клиент?
– В ванной. Не смотрел еще.
Денис ткнул сигарету в стену, оставив на белой штукатурке уродливую черную запятую. Окурок аккуратно спрятал на самое дно кармана комбинезона.
– Пилить надо?
– Да откуда я знаю? – раздраженно фыркнул Денис. – Говорю, не смотрел. Времени не было.
– Ладно, ладно, не ершись. – Папаша примирительно выставил перед собой большие плоские ладони. – Ты свое отпахал, клиентом я займусь.
Он
Она не была красивой или даже миленькой. Гадкий утенок с кривыми зубами, широким жабьим ртом, разорванным слева до самой скулы, приплюснутым носом и огромными ушами. Тощие ноги сплошь в синяках, коленки в ссадинах. Чернобровая, черноволосая, черноглазая, по-цыгански смуглая. Горло – распахнутая рана. На руках, чуть выше сгибов, синеющих гематомами от уколов, глубокие порезы. Две страшные дыры в животе, одна в солнечном сплетении. И еще одна в сердце, прямо под неоформившейся грудью. Девчонке едва ли было больше десяти лет.
Денис нависал над ванной, впервые за восемь лет работы в «Чистых руках» не зная, что делать. Где-то в другой вселенной грохотал голос Папаши, радостный, что пилить не придется, да у нее ж вес цыплячий зря вообще пилу тащили такую в сумке можно вынести в нормальный мешок таких три штуки… стоял и думал, откуда в этом тщедушном тельце столько крови. Откуда. По всему дому.
– Деня, соберись! – одернул его Папаша. – Понимаю, умотался в одно жало такие объемы поднимать. За мной косяк. Тока сейчас давай-ка дело сделаем, а за косяк мы с тобой позже перетрем, ага? На нас люди надеются, Деня! Уповают как на Господа, мать его, Бога! Так что давай-ка, давай-ка… вот тэ-эк!
Направляемое руками Папаши, тело скользнуло в объятия черного полиэтилена. Денис вздрогнул, когда голова девочки с глухим стуком ударилась о дно ванны. Люди? Папаша сказал, это люди сделали такое с ребенком? Рассерженным шершнем зажужжала молния.
– Взяли… Деня, не спи! Взяли, говорю!
Будь девчонка живой, он мог бы с легкостью тащить ее один, но мертвое тело налилось иррациональной чугунной тяжестью. Денис с трудом удерживал скользкие ручки мешка и делал вид, что не замечает косые взгляды Папаши. Восемь лет! Мужчины и женщины, чаще женщины, конечно, шлюхой работать опасно для жизни и здоровья… но ребенок? Ни разу за восемь лет…
У машины Папаша, похоже, что-то сообразил, потому что самостоятельно затолкал клиента в бочку.
– Ты покури пока, – приказал он. – Я ванную затру, потом к Михалычу, и свободен.
Прихватив пульверизатор, Папаша исчез за массивными дверями особняка. Денис прислонился к округлому боку «газели» и закурил. Пальцы потряхивало. Он заглянул в боковое зеркало – оттуда на него уставился бледный, давно не бритый субъект с широкими залысинами. Левое веко мелко дергалось. Так вот с чего Папаша такой заботливый…
Двухчасовая поездка к Михалычу превратилась в мучительную пытку. Алая «газель» с веселыми мультяшными ладошками плелась, не превышая разрешенные девяносто в час, и серое росистое утро плыло за ней следом. Денис пытался заснуть, привалившись разгоряченным лбом к прохладному стеклу, но близость мертвеца, запрятанного в бочку из-под химикатов, тревожила, выморачивала. Так гадко на душе не было даже в самый первый раз, когда они с Папашей, тогда еще не растерявшим остатки волос, везли к Михалычу удавленную двадцатилетнюю проститутку.