Шкатулка с поцелуями
Шрифт:
— Слушаю, сэр! — с каким-то жестоким удовлетворением ответила секретарша.
В это утро Ромул Кравински [5] испытал чувство, не имевшее ничего общего с тем, что ему дали автогонки, каратэ и даже служба в полиции. Он испытал то, что выпадает на долю человека, ткнувшего палкой на огороде и увидевшего перед собой нефтяной фонтан. Среди кучи ненужных бумажек, которые, подобно мутным волнам Гудзона, принесла ему почта, он увидел приглашение банка.
5
См.
— О’кей, значит все-таки дали? Такой рыбины у меня на крючке еще не было, она весит пять миллионов долларов!
Ромул ласково погладил лощенную банковскую бумагу. Это была настоящая удача. Первая после того, как он, уволившись из полиции, открыл частное сыскное бюро.
«Пять миллионов баксов! Как я их потащу из банка? Они весят не меньше, чем мешок с картошкой. А почему бы и нет? Очень неплохая мысль!».
— Эй, Поль, [6] — позвал он сына, — помоги-ка мне, дружок.
6
См. триллер Вилли Конна «Террорист СПИДа».
Спустившись в подвал своего нового дома в пригороде Нью-Йорка, Ромул взвалил на плечи мешок с отборным картофелем, приготовленным для яхты, и отволок его к машине. Здесь картофель был пересыпан, в ящик из-под корабельных снарядов.
— Вот, сынок, отвезешь его по этому адресу, — написал на листке адрес банка. — Спросишь охранника Губера, скажешь, отец просил придержать ящик.
— О’кей, папа, все сделаю в темпе рока.
Поль охотно полез за руль «Сааба», а Ромул невольно залюбовался сыном. В свои шестнадцать он выглядел не хуже, чем иной новобранец морской пехоты.
Отцовская любовь — нежная, как цветок, и суровая, как дуло пистолета, — вот все, что составляло смысл жизни Ромула после смерти жены.
Но еще больше он сам значил для Поля.
— Берись за самое трудное, сынок, чтобы все остальное показалось легким, — учил отец.
— О’кей, папа, — отвечал сын, оттачивая характер на безжалостном оселке жизни.
«Возможно, скоро это тебе пригодится, мой мальчик», — Ромул сжал паркеровскую авторучку, и она расплющилась в его могучей деснице, как макаронина под каблуком.
— Если ты, падло, хоть еще раз заикнешься о пяти миллионах, которые Кравински получит в банке, я порву твою пасть и набью ее собачьим дерьмом! — яростно вращая белками, Джек Горилла сгреб за шиворот Проныру Гарри — худого пронырливого негра и дважды стукнул его мордой о грязную столешницу бара.
— Не сердись, маста Джек, Проныру можно понять. Когда пять миллионов баксов плывут мимо моего носа, как жареная индейка, и вы не разрешаете к ней притронуться, у меня тоже едва не начинается понос, — Мечтатель Хью — мулат с оттопыренными ушами и приплюснутым носом, хмуро посмотрел на Джека Гориллу.
— Как бы у тебя не начался кровавый понос, Хью. За такие слова вас обоих следовало бы пристрелить на месте. Вы, кажется, забыли, — босс запретил прикасаться к этим деньгам.
— Маста Джек, — упрямо продолжал Хью, — я ходил к старьевщику. Они сказали, что ни одна шкатулка не может стоить пять миллионов.
— Плюнь в рожу своим старьевщикам, Хью. В прошлом году босс вот так же охотился за какой-то дерьмовой кроватью. [7] Все думали, что он спятил. Ребята смеялись за его спиной. Но они перестали
7
См. триллер Вилли Конна «Постель дьявола-искусителя».
— Слушай, Гарри, по-моему, у Гориллы не все дома. Ты слышал, какую чушь он здесь нес? — сказал Мечтатель Хью, когда массивная фигура Джека исчезла за дверями.
— Мне он тоже показался странным, Хью. Подумать только — пять миллионов баксов! Горилла отворачивается от них, как от грязной задницы. Да он за все свою жизнь столько не видел!
— Вот что, Гарри, мы-то еще не сошли с ума? Правда?
— Я понял тебя, Хью. Ни хрена подобного! Никаких боссов! Сорвем баксы и загоним Гориллу на дерево. Ха-ха!
— Или наймем его вышибалой в кабак, который мы откроем а, Гарри?
— Отличная идея, Хью. Собственный кабак — это так же хорошо, как собственный публичный дом — пей, жри и ничего не надо платить.
— А ты не боишься «безголовых»?
— Плюнь, Гарри, их выдумали для того, чтобы пугать таких дураков, как мы с тобой. Пей!
Распетушившиеся гангстеры, подливая друг другу виски, принялись обсуждать план дальнейших действий.
Майк неловко откинул барабан револьвера, и патроны золотистыми горошинами покатились по полу.
«Черт побери, такого со мной давненько не бывало!».
Детектив устало опустился на стул. Так, заблудившийся в лесу человек, в конце концов опускается под деревом, признавая свое бессилие.
Да, он был бессилен. Чем бы не занимался Норман, клубничные губы Моники нашептывали ему что-то о свежих простынях и нежных шелковистых штучках… Майк старался не думать о Монике и не мог. Пожалуй, со дня таинственного исчезновения Эолы, [8] завещавшей ему сладость земных наслаждений, он не «зацикливался» так ни на одной женщине. Страсть, подавляющая сначала гордость, потом стыд и, наконец, разум мужчины, заставила Нормана снять телефонную трубку.
8
См. триллер Вилли Конна «Американский Дон Жуан».
«Так, с гордостью покончено», — подумал Норман, набирая номер секретарши.
— Хэлло, Моника, — поздоровался он, придав голосу всю возможную бархатистость. — Я не сплю! Я думаю о тебе, черт побери!
— Мечтать не вредно, Майк, ложись в кроватку и начинай оздоровительную гимнастику — левой ручкой, правой… — расхохоталась секретарша.
— Мне не до смеха, Моника, я страдаю, я хочу тебя, — прошептал Майк.
— Думаешь, я не страдала, когда ты запустил ко мне в темную комнату этого борова Морли. [9]
9
См. триллер Вилли Конна «Любовники из сновидений».