Шкатулка с жемчугом
Шрифт:
Идея неплохая и этот бизнес сулил прибыль. Таким способом, Лева пытался остановить упадок нравственности, противостоять накату сексуальной революции. Везде засилье порнографии: фильмы, книги, журналы, иллюстрации. Решили с этой заморской заразой побороться. Рассчитывали на спрос среди рыбаков, моряков и прочих путешественников и туристов.
– Пошел бизнес в гору? – усмехнулся Щеглов.
– Всего несколько штук купили, любопытства ради, – махнул рукой Степан.– По части маркетинга прокол вышел, не изучили спрос. А тут еще после распада Союза рыбацкий флот разграбили долбанные политики.
Теперь за тридевять земель и морей никто не ходит. Витрины в фирменном рыбном магазине «Волна», где прежде был богатый выбор экзотических рыб, оскудели и опустели. Остались лишь хамса, килька и тюлька, которые раньше стоили копейки, излишками кормили на фермах скот, а ныне эта мелюзга на вес золота…
– Да, были времена, когда во время путины из Керчи во все края шли поезда и фуру, пропахшие рыбой, – с грустью подтвердил Щеглов.
– Лишь несколько экипажей на старых сейнерах гоняются за хамсой, килькой и другой мелюзгой по Азовскому и Черному морях. На этом «тюлькином флоте» за тысячи миль от родного берега не уплывешь, поэтому и потребность в «поясах верности» отпала.
– Против сексуальной революции никакие «пояса верности» не устоят, – улыбнулся Владимир.– Несокрушим основной инстинкт. Прежде, чем заняться выпуском, следовало изучить труды Фрейда об интимных отношениях мужчины и женщины. Обанкротились?
– Срочно поменяли название МЧП и профиль,– ответил Клуня. – Шьем кожаные изделия – куртки, ветровки, юбки, кепки, перчатки, сумочки и прочую мелочь… А с Хрусталем расстались без грусти и печали. Он из тех, кого к рабочему станку не привяжешь, привык баклуши бить и сливки снимать. Года три до развала Союза он работал на тунцеловной базе «Красный луч». Было такое уникальное судно, но потом завязло на верфи в Югославии. Капитальный ремонт затянулся и сказывают, что расплавили на иголки.
Такова судьба многих рыбацких траулеров и сейнеров. Старые списали на металлолом, а те, что по новее, за бесценок продали за рубеж и лишили рыбаков удочки. Лева занялся куплей-продажей, то есть откровенной спекуляцией, за которую раньше давали срок, а сейчас, даже поощряют торгашей и барыг. Как и многие челноки оптом скупал барахло в Польше и Турции, сдавал бабушкам, и они за определенный процент торговали на рынке. Говорят, что он в этом деле преуспел.
– Да, слишком преуспел и приказал долго жить,– сухо сказал капитан. Он опросил еще несколько человек, знавших Хрусталева и пришел к выводу, что тот был типичным спекулянтом. Торговал всем, начиная от презервативов, прокладок, женского белья и бижутерии, фальшивых «французских» духов и кончая бельгийскими коврами. Все, что имело спрос, тащил на барахолку.
На следующий день после гибели Хрусталева прокурор дал санкцию на арест его вкладов в двух коммерческих банках. На одном счету значилось 36 тысяч, на другом 28 тысяч долларов США и 13 тысяч евро. Не хило для смутного времени.
5
Алика
– Ребята-а, угощаю-ю! Я кум королю-ю, – полез он с кружкой в руке обниматься. А вокруг в тесном , прокуренном погребке шумела захмелевшая публика. Табачный дым смешался с рыбным запахом.
– Молчи, козел,– прошептал Алику на ухо Койот. Двое других стали теснить его к крутой лестнице, ведущей к выходу.
– Што, што вы, братки? – всполошился Мошкин, – Щас пивко допью…
– Коньяк будешь пить, пять звездочек? – спросил его Койот. – Тебе по рангу полагается.
– Буду-у, даже с одной звездой, – радостно заблестели глаза Алика.– Давай, наливай!
– Не в этой же забегаловке,– презрительно сплюнул на ступеньку Койот. – Потерпи, хлебни свежего воздуха, а то вонючий, как бомж, того и гляди, в каталажку, или в психушку загремишь.
Они втроем подвели Мошкина к серым “Жигулям”, усадили на заднее сидение и резко тронули с места.
– Коньяка захотел аристократ. Сейчас напоим до жеребячьего ржания. Тебя удавить мало, – ткнул его в бок острым локтем Койот. – Что ты нам наплел насчет шкатулки с драгоценностями и жемчугом?
– Голову даю на отсечение,– вмиг протрезвел Алик.– Своими глазами видел, перстень на палец примерял. Много всяких цепочек, колец золотых, самоцветов браслетов свинцовых.
– Свинцовых, ха-ха-ха! – рассмеялся Койот.– Темнота ты, забитая, только сумасшедший может хранить свинец в шкатулке. По всем признакам, платина, столь же ценная, как и золото.
– Лева тоже говорил о какой-то платине, когда я попросил его отпилить или отрубить кусок на грузило для удочки,– вспомнил Мошкин и часто заморгал воспаленными веками.
– Слышь, Сундук, – обратился Койот к угрюмому верзиле.– У Мошки от алкоголя крыша поехала, он из платины вздумал грузила плавить.
– А что Хрусталь, зажилил шкатулку? – спросил Алик.
– Лева сыграл в коробок, а шкатулку куда-то спрятал, – с трудом разжал тяжелые челюсти Сундук.– Если будешь артачиться и тебе дурную кровь пущу.
У Алика от этой угрозы голос сел и нижняя челюсть отвисла. Он испуганно забился в угол машины. «Какая к черту платина, какое золото”, – с тоской подумал он.
– Что притих, как сурок? – вывел его из состояния прострации Койот.– Хрусталь из-за жадности поплатился. Не захотел по-братски поделиться. Может и для тебя жизнь-копейка? Сундук тебе быстро оформит путевку к архангелам.
– Где шкатулка? – прорычав, вцепился клешнями в тощую грудь Алика сидящий рядом Сундук.
– Ей бога, не знаю, – взмолился Мошкин. – Может ее кому-нибудь подарил или отдал?
– Держи карман шире, у Хрусталя среди зимы снега не выпросишь, за копейку удавится, чтобы он кому драгоценности подарил, – возразил Койот и, чуть подумав, продолжил. – А вот на хранение кому-то мог передать. Кому?
– Кому, говори? – глухо повторил Сундук и больно вцепился пальцами в подбородок Мошкина.– Раздавлю, как блоку. Ты знаешь всех его баб?
– Много их у него было,– захлебываясь слюной, прохрипел Алик.
– Последнюю кралю называй.
– Динку Панкратову, что ли?