Школа 1-4

Масодов Илья

– Давай, ты останешься сегодня спать со мной. Чтобы не было страшно. Лезь под одеяло.

– Жарко, - говорит Катя, забираясь с ногами под одеяло. Саша вся в маслянистом поту, кожа е? палит жаром, как обмотанная полотенцем кастрюлька с картошкой в мундире.

Они молчат, слушая надсадное пыхтение товарища Ломова. Саше душно, она снимает одеяло со своей груди, пытаясь остыть. Наконец Ломов поднимается с кровати и уходит. Саша вздыхает.

– Сон - это затмение человеческого сердца, - говорит она Кате.
– Когда воля затихает, может наступить страх. Потому зверь боится в природе всего, даже когда встречает слабого, тоже сперва боится. А человек победил зверей, хотя они были сильнее и опаснее его, и не потому, что взял в руки камень,

а потому что у него произошла воля. Она горит в человеке, как огонь и не позволяет ему бояться, вместо того, чтобы работать и бороться. Так и Советская власть победила в Гражданской войне против несч?тного множества врагов, потому что у не? есть своя воля: Партия Большевиков, учение Ленина. Для такого человека, как Ленин, не существует страшных снов. Он ещ? в детстве победил страх одним сознанием, он понял, что сон - это иллюзия идеализма и заблуждение т?много прошлого, как, например, религия. Наука теперь узнала, что никакого Бога не существует, а раньше все люди боялись Бога и из-за всяких суеверий умирали раньше, ведь незачем им было бороться за свою жизнь и за будущее, если вс? определяет Бог. Такое положение было выгодно эксплуататорам и священники были их прислужниками. Ленин понял вс? это и не стал ходить в церковь, а по ночам спал спокойно, чтобы отдохнуть и новым дн?м думать дальше о законах мировой революции. Ты не спишь?

– Нет, - отвечает Катя.
– А тебе тяжело было под товарищем Ломовым лежать, он ведь большой и тяж?лый?

– Тяжело, - соглашается Саша.
– Но его жалко, у него всю семью белогвардейцы перебили, он несчастный человек. Его несчастье - настоящее, а твой страх - нет.

– Я ведь знаю, что она ненастоящая, а страшно вс? равно.

– А ты подумай, пойми, чего ты именно боишься. Твой сон - это как кукольный театр, который ты показываешь сама себе. Он очень похож на жизнь, но это иллюзия, неправда, это просто игра. И если ты захочешь, она будет такой, как тебе нравится. Это зависит только от тебя.

– Я не хочу, я правда не хочу, чтобы было страшно.

– А что ты хочешь? Не хотеть мало, нужно чего-нибудь захотеть.

– Я хочу домой, - ш?потом говорит Катя, и из глаз е? сразу начинают течь сл?зы.
– К маме.

Рыдание прерывает Катины слова. Она не может больше ничего говорить, а может только плакать, и она плачет, утыкаясь лицом в голое горячее плечо Саши, и смывает с него слезами пот. Саша не пытается е? утешить, она молчит и не верит, что у не? тоже наворачиваются сл?зы. Катя плачет сильно, навзрыд, потом долго ещ? продолжает всхлипывать и шмыгать носом, вытирая руками глаза. То, что существует вокруг не? на самом деле, - жаркая живая Саша, душная комната, не ведущая больше никуда, закрытая от всего неба, спящие в соседних помещениях дети, ночная тишина, вздымающаяся на рябящихся множественным дыханием волнах человеческой жизни во сне, - это вс? обступает Катю, так плотно, что не оста?тся ни единой щели для страха, совсем ничего ненастоящего, снова становится спокойно, и она может теперь жить дальше. Катя засыпает и не видит больше никаких снов.

Через шесть дней Никанор Филиппович повесился. Он опаздывает на урок, и несколько девочек отправляются узнать, не заболел ли учитель. Среди них и Катя с Верой, но первой в комнату входит отличница Лиза Перекличко, потому что она самая смелая из всех, и потому что Никанор Филиппович е? больше всех любит. Но е? смелости не хватает: сначала Лиза громко кричит, а потом падает в обморок. Катя видит за дверью висящего на стене старика, он в пижаме и глядит на комод, а на комоде тикают деревянные часы. Язык торчит у него изо рта, штанины пижамы желтеют от мочи, которая разлита лужицей под босыми ступнями, вытянутыми к полу. Волосы Никанора Филипповича растр?паны, его тапки валяются посередине комнаты, а в углу рядом с ним лежит перев?рнутый стул, с которого Никанор Филиппович совершил свой последний прыжок. Старик висит неудобно, как-то скривившись, наверное, ему больно, давит петля, но он продолжает висеть, и от этой

терпеливости Катю начинает тошнить.

Потом приходят товарищ Ломов и Саша, они снимают Никанора Филипповича со стены и кладут на кровать.

– Чего собрались, ступайте в класс!
– говорит Саша стоящим у порога детям.
– Тоже хорош, хоть бы дверь запер, сволочь, интеллигенция царская. Вс? равно все вымрут, а детей пугать было незачем.

И тогда товарищ Ломов поворачивается и бь?т Сашу кулаком в зубы, наотмашь, так сильно, что она ойкает и, д?рнувшись головой в сторону, заваливается набок, быстро пятится, опираясь руками на что попало, и вс? же падает, грохается задом об пол, и так сидит, держась рукой за разбитый рот. А товарищ Ломов рыгает и так смотрит на детей, что они шарахаются назад, как от дикого зверя.

– Пошли все вон!
– ор?т на них Ломов.
– Вон, сукины дети!
– Он кидается к двери, с размаху захлопывает е? и изнутри бь?т дверь ногой, раз, второй, третий, потом, через несколько мгновений, ещ? и четв?ртый. Дверь трещит, хрустят выдираемые из косяка петли.
– Сукины дети, еб?на мать!
– рев?т он, в неистовстве топая ногами.
– Еб?на мать!

– Заткнись!
– кричит на него Саша и сразу начинает визжать.

– Ты ещ?, сука! Ты ещ?, блядская тварь!
– вопит Ломов. Визг Саши становится громче, слышен повторный удар е? тела в пол, и потом частые удары сапог в человеческое тело. Саша захл?бывается кричать.

– Не бей, хватит, не надо!
– плачущим голосом просит она за дверью.

Катя, прижавшись в коридоре вместе с Верой к стене, слышит вс?, что происходит в комнате, другие дети тоже толпятся во мраке, кто-то плачет.

– На фронте ты, дрянь, не бывала?
– оглушительно ор?т Ломов.
– Не бывала? Где твоя смелость, комсомолка? Где смелость, сука? Сука! Сука!

– Волосы отпусти!
– кричит Саша. Крик е? переходит в долгий стон и визгливое мычание резаной коровы.

– Я за вас кровь проливал, гады!
– не унимается Ломов, охрипший от своего р?ва.
– Под пулем?тным огн?м! Блядь! Под пулем?тным огн?м!

– Ну хватит, хватит!
– визжит Саша.

– Да я тебя убью, говно! Вы все, блядь, говно!

– Ногами не надо, - прерываясь от сл?з стонет Саша.
– Больно!

– За говно, за блядское говно, за пизду твою кровь проливал! Человек удавился, пизда, а ты жив?шь! Ни хрена вам не останется, ни хрена, одни жить будете, на м?ртвой земле! Будете землю обсырать!

– Ааа!
– вопит Саша.
– Волосы отпусти!

– На тебе, гадина!
– разда?тся сильный глухой удар, за ним другой.
– На тебе, свинья, на! Не обоср?шь землю, могилу Машину не обоср?шь!

Саша переста?т кричать, и глухие удары прекращаются.

– Что, - говорит Ломов в наступившей тишине.
– Задумалась наконец? Вот и думай. Камень крепче головы. Увидела камень? Я тебе показывал. Вот теперь и думай.

Из комнаты слышится тихая возня, а потом начинается редкий чавкающий звук, слышный даже в коридоре, и многие мальчишки и девчонки в коридоре понимают, что товарищ Ломов делает с Сашей, положив е? животом на кровать, прямо на ноги м?ртвого старика, товарищ Ломов сипит, рявкает и иногда хрипло ругается коротким матом, а Саша молчит, скоро становятся слышны удары о кровать, визгливый скрип пружин, а потом прекращается и это. Дверь тихо приоткрывается и Ломов хрипло говорит расползающимся в сумрак детям:

– Немедленно всем спать, теперь наступила ночь.

Небо пасмурно, временами несколько смеркается и ид?т мелкий дождь, еле слышно шурша по травам, переста?т снова, уходит куда-то в недра земли, но солнца вс? равно нет. Из окна пахнет мокрой травой, которая от дождевой влаги будто оживает, хотя давно засохла и мертва. Товарищ Ломов установил на территории детского дома ночь, и все лежат в кроватях, хотя при дневном свете никто не может спать. Ломов запер двери и посадил толстую Клару в подпол, а что стало с Сашей, неизвестно, она не выходит из комнаты, где Ломов е? бил.