Школа адвокатуры

Гаррис Рихард

Как уже сказано, у всякого есть, или по крайней мере должна быть, своя манера в искусстве. Кто занимает у других, тот, может быть, обладает талантом подражания, но у него нет того, что составляет непременное условие истинного превосходства, нет оригинальности. Что касается внешнего обращения со свидетелями, то в этом отношении надо следовать образцам. Истинные мастера в большинстве случаев держатся совершенно просто; спокойное, сдержанное обращение скорее всего достигает цели. Я не отрицаю того, что повышенный тон и просто грубость могут иногда сбить робкого человека, но это не перекрестный допрос и не адвокатское искусство. Это запугивание — не сила ума, а просто физическое насилие. Я не утверждаю и того, что адвокат должен всегда выказывать голубиную кротость по отношению к свидетелю. Строгость в тоне и в обращении, соответствующая сознанию собственного достоинства спрашивающего, нередко бывает необходима

для того, чтобы держать допрашиваемого в должных границах и побудить или заставить его сказать то, что он знает; но строгость не утратит своей силы — напротив, окажется еще действительнее, будучи сглажена совершенной учтивостью; тогда как резкая настойчивость легко переходит в грубость. Такие случаи чрезвычайно редки в английском суде; но они все-таки встречаются, хотя и вызывают обыкновенно громкое осуждение общества. Это, впрочем, не может бросить тень на целую корпорацию, ревниво оберегающую свою заслуженную репутацию честности и рыцарской вежливости.

Я говорю это по поводу приведенного ниже отрывка из книги архиепископа Уэтли «Основы риторики». В своих замечаниях о перекрестном допросе автор этот выражает резкое порицание адвокатам вообще, порицание, насколько я могу судить по собственному опыту и наблюдению, совершенно незаслуженное. Он пишет:

«Пользуясь перекрестным допросом, искусный адвокат умеет заставить свидетеля признать такие, иногда весьма существенные, обстоятельства, которые тот хотел бы скрыть или представить в превратном виде. Существует искусство иного рода, заключающееся в том, чтобы запугать, запутать, сбить с толку добросовестного свидетеля и тем подорвать доверие к его показанию или не дать ему высказаться до конца. По поводу этого искусства, которое может быть названо едва ли не гнуснейшим и безнравственнейшим злоупотреблением силой человеческого ума, я скажу только одно».

Я должен остановиться здесь, чтобы сказать, что, судя по личным моим наблюдениям, которые, смею думать, идут дальше того, что мог видеть духовный писатель, начертавший приведенные выше слова, никогда ни одно духовное лицо не бросало более незаслуженной клеветой в честную корпорацию. Далее он пишет:

«Я убежден, что наиболее действенный способ добиться правды от свидетеля нимало не похож на тот, посредством которого так легко смутить и сбить с толку простодушного и честного человека. Мне приходилось наблюдать, как опытный адвокат тщетно пытался достигнуть своей цели такими приемами перекрестного допроса, которые, конечно, запугали бы и поставили бы в тупик многих добросовестных людей».

Архиепископ Уэтли думает, что те приемы, которые всего легче могут запугать и затруднить добросовестного свидетеля, не производят никакого впечатления на недобросовестного. Я готов согласиться с этим, но мне представляется невозможным подорвать показание добросовестного свидетеля иначе как теми способами, о которых я говорил выше. Но никто, кроме архиепископа Уэтли, не назовет это приемами «опытного адвоката». Он продолжает:

«При дальнейшем допросе, пользуясь приемами прямо противоположного свойства, которые никогда не затруднили бы добросовестного человека, адвокат шаг за шагом заставляет свидетеля признать полную лживость всего его показания. Говоря вообще, я думаю, что, если допрос производится спокойно, мягко, без обиняков, но с надлежащей полнотой и осмотрительностью, он скорее всего приведет свидетеля к правдивому показанию; и что уловки и запугивания, которыми так легко смутить добросовестного свидетеля, нимало не страшны для лжеца».

Читая эти широковещательные суждения, нельзя не пожалеть о том, что почтенный архиепископ не ограничился своими богословскими трудами. Он, по-видимому, думает, что под влиянием смущения и страха добросовестный свидетель может солгать, и воображает, что ласковые слова и прямой, подробный и тщательный допрос могут легче всего склонить наглого лжеца показывать правду. Я могу только сказать, что его знакомство с добросовестными свидетелями было, видимо, очень невелико, а лицемерие, которым люди отвечали на его доброжелательные вопросы, очевидно, внушило ему самые ложные представления о свойствах человеческой природы, от которых не свободны и люди, считающие себя наиболее сведущими в изучении душевной жизни человека. Я привел эти отрывки потому, что начинающие адвокаты бывают склонны принимать на веру очень многое из того, что говорится о человеческих свойствах, не исключая и поклепов на ту корпорацию, в ряды которой они собираются вступить. Уэтли приводит многие места из книги «Адвокатская распущенность», и его цитаты явно направлены против репутации адвокатского сословия. Эти цитаты очень далеки от истины, и я не вижу нужды останавливаться дольше на их клеветнических нападках.

Некоторые правила перекрестного допроса.

Одно из

основных правил перекрестного допроса заключается в том, чтобы никогда не задавать вопросов, могущих вызвать неблагоприятные ответы. Только безусловная необходимость может оправдать нарушение этого правила. Каждый вопрос и каждый ряд вопросов укладывается в тысячу различных форм, и тот, кто предлагает вопрос, способный погубить его клиента, выказывает поистине жалкую нищету своего соображения. Опять скажут: «Это все знают». Так; но, к удивлению, не все соблюдают. Многие адвокаты, как в гражданских процессах, так и на выездных сессиях, постоянно предлагают вопросы и вызывают ответы опасные, а часто и губительные для их доверителей; между тем при некотором напряжении своего остроумия, набирая нужные данные малыми частицами, они могли бы мало-помалу добиться всего, что требуется, как целое: чтобы заманить птичку, ей бросают крошку за крошкой, пока она не попадет в клетку. В адвокатском искусстве вообще обращают слишком мало внимания на мелочи, забывая, что нередко ничтожнейшее обстоятельство бывает осью, на которой вертится все дело.

Но, раз только вы получили от свидетеля все, что нужно для целого, помните, что большего добиться нельзя; и все равно, собрано ли оно крохами или ломтями, берегитесь, чтобы свидетель не заметил целого; если вы не будете следить за этим, легко может случиться, что он откажется признать в целом то, что удостоверил по частям,— не говоря о том, что дальнейшие вопросы легко могут перейти и в пререкание со свидетелем. Если ряд отдельных вопросов неотразимо приводит к определенному заключению, присяжные сами сделают вывод; нет никакой нужды привлекать к нему внимание свидетеля.

Такой системы допроса должно держаться не только в тех случаях, когда ожидаемый ответ представляется сомнительным, но и тогда, когда для благоприятного решения дела вам нужно получить тот или иной определенный ответ. Я предложил бы следующее разумное и надежное правило: если вам надо получить ответ на определенный вопрос, не задавайте этого вопроса. Иначе в большинстве случаев свидетель сообразит, к чему вопрос клонится, и постарается по возможности не сказать того, что вам нужно. Если только он не безусловно прямой человек (а таких именно свидетелей и следует всегда ожидать на суде), он будет настороже и, если вам не удастся обойти его, сумеет уклониться от вашего вопроса. В этих именно случаях и проявляется искусство перекрестного допроса. Один адвокат сядет, ничего не добившись, другой добудет все, что ему надо. Задача будет решена рядом таких отдельных вопросов, из которых ни один не выдаст ответа, но все будут вести к нему. Если факт налицо, вы заставите свидетеля признать его или по крайней мере поставите свидетеля в такое положение, что вывод будет очевидным из его молчания.

Один из величайших современных мастеров этого искусства советовал своему ученику при допросе враждебного свидетеля по обстоятельствам, имеющим важное значение, задавать по десяти несущественных вопросов на один существенный, и притом предлагать последний так, как будто это наименее важный из всех. (Это не слишком похоже на приемы, рекомендуемые архиепископом; те кажутся нарочито изобретенными для того, чтобы вызывать ложь.) «И как только вам удалось получить нужный ответ,— прибавил истинный знаток дела,— оставьте его в стороне, отвлеките внимание свидетеля каким-нибудь совсем незначащим вопросом». Если вопрос был поставлен умело, всякое подчеркивание ответов свидетеля во время допроса представляется лишним. Это вы сделаете в вашей речи. Как только свидетель заметил по вашему обращению, что сказал что-нибудь невыгодное для стороны, которой вызван,— если только это не добросовестный свидетель,— он постарается изменить смысл сказанного, и тогда ему удастся сгладить произведенное на присяжных впечатление. Если вы остановитесь вовремя, возможно, что ваш противник не заметит важного значения установленного факта и поймет его только тогда, когда уже нельзя его оспаривать, а можно лишь толковать его так или иначе. Нет худшей ошибки, как повторение вопроса, на который уже получен благоприятный ответ.

Некоторые адвокаты ведут допрос с такой стремительностью, что задают по два и по три вопроса подряд, не выжидая ответов. Следует воздерживаться от такого избытка усердия, если вы хотите, чтобы допрос мог дать что-нибудь определенное.

Итак, с одной стороны, следует остерегаться того, чтобы не вызвать показаний, вредных для вашего клиента; с другой стороны, надо иметь в виду, что перекрестные вопросы могут не только усилить впечатление от показания, данного на вопросы вашего противника, но и придать ему такой вид, как будто вы сами предложили это показание вниманию суда. Адвокат должен избегать того, чтобы свидетели противной стороны не обратились в его собственных; это именно то, что он делает, вызывая ответы, благоприятные его противнику.