Школа Добра
Шрифт:
– Конечно, нет! Она только называется сокровищницей, а вообще – это небольшой сундучок в папином кабинете.
– А знаешь, почему никто не грабит эти сокровищницы?
Вот как-то я никогда над этой темой не размышляла. Меня больше волновало, что скрывается под тяжелой резной крышкой, а не то, как это таинственное что-то может быть украдено оттуда коварным злоумышленником.
– Почему?
– Защита на крови, Юлка. Кровь не обманешь. Артефактом только члены семьи могут пользоваться. Для всех других людей мое зеркальце – просто кусок
После этого мне стало все понятно? Фигушки. Вопросов еще больше появилось.
– Так ты что же, с самого начала знал, что у меня твое зеркало?
– Именно, что мое, – прижался ко мне и рассмеялся тихонечко. – Юлка, моя ты любимая двоечница. По артефакторике экзамен сдавала, а самое интересное проворонила.
На двоечницу не обиделась ни на секунду, околдованная "моей любимой", и только мысленно поторопила Алекса с рассказом.
– Первое волшебное зеркало моему пра-пра-пра-прадеду подарила...
– Королева Алиса?
– Умница моя, – и легким поцелуем плеча коснулся. – Как раз ее величество и подарило, велев деду о край стекла палец порезать, чтобы чужой этим средством связи воспользоваться не мог. Мы тогда не были королевской семьей, а простого рабочего черта любой мог облапошить и лишить единственного сокровища.
И прежде чем я успела осознать последнее предложение, произнес смешно рыкнув:
– Я, знаешь ли, на четверть черт.
Ну, это-то меня не испугало, я о другом задумалась:
– Так что получается, Сафский, когда шкатулку мою заряжал, уже знал о том, что я тебя... что мы... э?
– Э! – передразнил он весело. – Не думаю. Мне кажется, что он рассчитывал на то, что уж где-где, а в Школе Добра сразу заметят, что ты на свои симпатичные веснушки в краденное зеркало любуешься. Заметят, выведут на чистую воду и скандалом по репутации твоего отца ударят.
– А почему не заметили? – не унималась я. – Почему скандала не было? Ты вот, например, все сразу понял. Ладно, твои мотивы мне понятны, – радуюсь, что темно и не видно, как у меня после этих слов уши загорелись. – А Вельзевул Аззариэлевич. Вот он же тоже точно знал, что у меня есть...
Замолчала, осененная внезапной догадкой:
– Шунь, а у ректора в кабинете в шкафу огромное зеркало висит, волшебное, он что тоже?..
– Тоже... это я тоже, а он...
– Алекс! – рывком села, прижав одеяло к груди. – Ты... ты... дерево ты, вот ты кто! Чертов баобаб!
– Юл, – он радостно расхохотался. – Ну, прости!
– Ты же... он же... мы... мы ведь еще тогда могли, а ты... А почему Ясень-то, если Виног? И что же, Сандро уже тогда знал? – ужаснулась я вслух и немедленно ответила сама себе, отталкивая ласковые ладони. – Само собой, знал. Ушел бы ты от него так просто, если бы он о нашей ментальной связи не знал... А папа? И мама, конечно, тоже... – обидно стало до слез. – Я что же, единственная, кто был не в курсе?
– Солнышко, ну какая теперь разница?..
– Хочу
– Юл...
– Какой?!
Вздохнул тяжело-тяжело и ворчливым тоном ответил:
– В ту первую ночь на барбакане.
Я так удивилась, что даже про недовольство забыла:
– Обалдеть... Нет, просто обалдеть. Как же так? Я тебя тогда точно не... то есть, ты мне нравился, конечно, ты вообще всем нашим нравился. Но вот я лично тебя просто боялась. Почему же тогда?
Алекс без лишних слов провел рукой по моему позвоночнику, сверху вниз и обратно, зафиксировал мой затылок и поцеловал, а когда я уже успела забыть свой вопрос, ответил:
– Зато я – да. Всегда. Кажется, с самого первого взгляда, – и снова поцеловал, прервавшись только для того, чтобы уточнить:
– Теперь все, или тебе еще что-то непонятно?
Мысли собирала в кучку по крупице, пытаясь сориентироваться в дебрях моего взбудораженного мозга. И, наконец, выхватив нужное слово, всполошилась:
– А сережки? Тоже твои, что ли?
– Юла! – он скорчил умильную удивленно-возмущенную рожицу. – Ты разве не заметила? Во-первых, я не девочка, а во-вторых, у меня и уши не проколоты... Мамины это сережки, не плачь.
– Ма-амины? – пискнула я и двумя руками в своего мужа вцепилась. – Так зачем же ты мне их... она же их узнает и...
– Не узнает. Они подстраиваются под владельца и узнать их невозможно.
– Все равно, – запоздало спохватилась я. – Надо вернуть.
Почему я раньше не задумалась о том, что незаконно владею чужой вещью? Как-то тогда все так закрутилось: разоблачение Сафского, Павлик Эро с его несвоевременным откровением, переезд в Русалочий город. А главное, папа же и словом не обмолвился о том, что брать чужое нехорошо. Мой папа! Небесная сфера покачнулась, а земля уплыла из-под ног.
– Ну, что ты распереживалась, глупышка? Эти сережки твои, раз ты можешь ими пользоваться и раз они под тебя так идеально подстроились... – зубами поймал маленькую юлку на цепочке и прошепелявил:
– Шветлая моя девошка...
Хотела рассмеяться его забавному произношению, но захлебнулась вошедшим в легкие воздухом, потому что Алекс неожиданно выпустил из плена своих губ мое украшение, чтобы мочку прикусить. И я почти сразу забыла о незаданных пока вопросах и тревожных мыслях. Почти сразу. Почти обо всех.
– А-алекс, – простонала тихонечко, выгибаясь и прижимаясь к нему всем телом.
– Что, солнышко? – мурлыкнул он в ответ, даже не пытаясь скрыть нотки торжества и превосходства в голосе.
– А на яхте ведь должна быть шлюпка?
Он прекратил меня целовать и обиженно спросил:
– Ты сейчас об устройстве данного транспортного средства думаешь, что ли?
Я мысленно рассмеялась.
– Нет! Ну что ты! Просто хотела тебе утром продемонстрировать, за что я свой первый сертификат получила...