Школа двойников (1 и 2 части)

Баконина Марианна

Услышав Ярослава, Лизавета удивилась. Звонки домой, да еще утренние, такого у них в заводе не было. Лизавета могла на пальцах одной руки пересчитать, сколько раз шеф-редактор звонил ей в столь ранние часы, и каждый такой случай был связан с экстраординарным происшествием - к примеру, он позвонил тогда, когда стало известно об убийстве прокурора Петербурга. Так что в этот раз Лизавета сразу напряглась.

Ярослав не сразу перешел к делу. Он откашлялся, будто проверял свой бархатистый басок, и произнес:

– Тут вот какой вопрос, у меня сидит Борис Петрович, ваш главный редактор...
– Он опять закашлялся.

Наверное, ему кто-то "вставил" за репортаж

Маневича и они с Борюсиком теперь раздумывают, как ловчее разобраться с пропихнувшими этот сюжет журналистами. Но почему Ярослав мнется? Обычно он не теряется, когда надо сделать выговор, и за словом в карман не лезет, если необходимо отклонить чье-то предложение или отыскать виновника ЧП. У Ярослава было бесценное для любого руководителя качество - он умел помнить то, что выгодно в данный конкретный момент, и забывать о том, что не выгодно, в том числе свои собственные посулы.

Лизавета вздохнула и решила не помогать растерявшемуся начальнику. С какой, собственно, стати?

– ...И мы с ним не знаем, как быть...
– Ярослав опять замолк.

"Точно, увольняет", - подумала Лизавета. Она даже не огорчилась. Если журналиста прогоняют за умение работать, тут надо не плакать, а смеяться.

– Странная история...
– нерешительным басом продолжал начальник и наконец выговорил: - Борис Петрович говорит, что кто-то разгромил редакционные комнаты - твою и Саввы Савельева. Двери взломаны, все разбросано... И мы не знаем, вызывать милицию или... вы не предполагаете, кто...

Лизавета побелела и окаменела, подобно жене Лота. Дара речи, однако, не лишилась:

– Вы не шутите, Ярослав Константинович?
– У них с Ярославом были неустоявшиеся отношения - то на "вы" и с отчеством, то на "ты" и без отчества.

– Какие шутки! Борис утверждает, что разгром настоящий. Может, приедешь?

– Приеду, но чуть позже. Дело в том, что вчера вечером разгромили и мою квартиру. Я полночи объяснялась с милицией.

– Ах, вот как! Тогда и мы вызовем милицию.
– Голос Ярослава вдруг стал напористым и энергичным.
– А то, понимаешь... не знали, что думать, бывает же, что и сами набедокурят...
– Крапивин явно намекал на редакционные нравы. Действительно, иногда не в меру расшалившиеся и разгоряченные крепкими напитками репортеры и операторы вели себя весьма и весьма буйно. Могли и дверь сломать, если ключ потеряли, и посуду побить, и бумаги раскидать.
– Я, конечно, не поверил, ты-то взрослый человек. Но если и в твоей квартире, значит...
– возмущенно рокотал Ярослав.
– Тогда пусть занимаются! Я еще в Фонд защиты гласности позвоню! Тут не без умысла, не без умысла. Ты, значит, дома разбирайся и приходи. Расскажешь. Жду!
– Начальник твердо и шумно бросил телефонную трубку.

Лизавета буквально "увидела" этот мужественный жест и пробормотала:

– Спасибо за содействие...

– Что случилось?
– поинтересовался Саша Байков.

– Ничего. Кто-то решил быть навязчивым.
– Лизавета решительно откинула одеяло. Пора вставать, сегодня будет труднее, чем вчера.

И утро обещает быть точным повторением вчерашнего вечера - вечера, который она вспоминала с ужасом и отвращением.

...Долговязый парень в черной куртке оказался оперативником из сто восемьдесят пятого отделения милиции. Именно туда по территориальности переправили вызов Лизаветы. Парень улыбнулся и протянул хозяйке руку:

– Геннадий Васильев, очень приятно познакомиться с вами! Вот уж не думал, что придется!

– Я тоже не думала, - мрачно сказала Лизавета, однако пожала руку милиционера, явно незнакомого

с азами светского этикета, - кто ж первым подает руку даме!
– И не могу сказать, что мне это приятно.
– Она легким кивком показала на окружающий ее разор.

– Да, похозяйничали основательно.
– Долговязый опер достал из внутреннего кармана куртки небольшую папку, форматом в половину стандартного листа, раскрыл ее и извлек несколько листов очень плохой бумаги - бланки протокола осмотра места происшествия.

Лизавета прочитала название протокола и многозначительно посмотрела на оперативника:

– Кому дом, а кому место происшествия.

– Жизнь противоречива, вот сейчас я у вас, а полчаса назад в таком шалмане заброшенном был... Там только пыль и бутылки, - жизнерадостно согласился милиционер, явно склонный к домашней философии.

Он повертел головой в поисках подходящего места для заполнения протокола, подошел к столу, аккуратно переступая через книги и платья. Именно платьев и книг в доме было больше всего, они преимущественно и валялись на полу. Оперуполномоченный аккуратно сдвинул в сторону стоявшую на столе посуду и разложил свои канцелярские принадлежности.

– Лучше начнем. Что-нибудь пропало?

Лизавета беспомощно пожала плечами.

– Так сразу трудно сказать!

– А вы не сразу, вы посмотрите, - подсказал опер.

Он привык общаться с ограбленными, обокраденными, обманутыми. Он давно усвоил милицейский сленг, давно пользовался пренебрежительно-уничижительным словечком "терпила" - так в милиции называют потерпевших. С ними следует быть жестким, деловитым, неуступчивым. Сначала надо убедить "терпилу", что не такой уж он и пострадавший, - дабы не подавал заявления. Потом попробовать отказать в возбуждении уголовного дела - мол, либо сам виноват, либо ущерб невелик, либо содеянное не представляет общественной опасности. И лишь потом тертый опер приступает к выполнению непосредственных обязанностей - начинает работать по делу.

Но обращаться с Лизаветой, как с обычной потерпевшей, у него не получалось. Во-первых, он частенько видел ее на экране, она была вроде как и знакомой. А вешать лапшу на уши знакомым не так удобно, как чужим. Во-вторых, Лизавета помогала жить его коллегам, и за это также заслуживала особого внимания. Недавно Гена Васильев встретился с приятелем, трудившимся в РУБОПе. Разумеется, они отметили встречу, в половине восьмого рубоповец включил телевизор, увидел Лизавету и страшно обрадовался: "Если она сейчас скажет что-нибудь об операции, которую проводит РУБОП, я смогу задержаться подольше, моя благоверная тоже услышит". Лизавета тогда сообщила согражданам об успешной операции по освобождению заложников, проведенной пятым отделом Регионального управления по борьбе с организованной преступностью. Рубоповец удовлетворенно кивнул, и почти до утра они пили водку и обсуждали былое и думы по поводу этого "былого".

– Так что пропало?
– повторил вопрос Васильев. Он решил обойтись без первой и второй частей традиционной милицейской симфонии.

– Не знаю, - наконец честно ответила девушка.

– Хорошо, деньги где лежали?

– Нигде.
– Лизавета улыбнулась сдержанно и лучезарно, как на экране при прощании с телезрителями.
– Денег в доме не было.

– Вообще?
– Опер, трудившийся в Центральном районе уже третий год, привык работать с двумя категориями пострадавших. У одних не было ничего, ни денег, ни имущества, - не считать же за имущество откровенный хлам. Другая категория - люди состоятельные, у тех и вещички были отменные, и денежка в кубышке шевелилась.