Школа двойников
Шрифт:
– Так и будешь валяться? – Его грубые слова звучали почти ласково, и все благодаря нежным раскатам баритона. – Вставай, здесь с тобой возиться не будут! Ты меня прекрасно слышишь!
Он говорил уверенно. Даже убежденно. Лизавета почла за лучшее открыть глаза.
– Вот и умница, – немедленно похвалил ее незнакомец.
Она попробовала приподняться. Шея была совершенно деревянной и бесчувственной, руки болели, словно Лизавета часа четыре печатала на поставленной прямо на пол пишущей машинке, к ногам кто-то привязал многопудовые
– Что, больно?
Она решила не отвечать на бестактные вопросы. Опустилась на пол, чуть отдохнула и снова, опираясь о стену головой, попыталась сесть. Как это ни странно, получилось. Лизавета замерла в крайне неудобной позе: ноги вытянуты вдоль стены, а перекрученное туловище напоминает букву «зю».
– Давай, давай помогу. – Человек в пальто снова взял ее за плечи, повернул и подтянул повыше.
Боль стрелой пронзила все тело, от шеи до пяток и кончиков пальцев на руках. Лизавета непременно закричала бы от боли, но усатый разозлил ее своей грубостью, а потому она, скрипнув зубами, сдержалась.
– Хорошо держишься, умница!
– Где Саша? – Лизавета с усилием разлепила губы, язык наждаком царапал щеки и небо.
– Пить хочешь? – участливо поинтересовался незнакомец в пальто.
– Саша где? – Лизавета решила игнорировать его псевдозаботу. (Почему «псевдо», она не смогла бы объяснить.)
– Здесь! Куда ему деться? Только ему по голове хорошо приложили. Еще не очухался.
Лизавета проследила за взглядом усатого, увидела темную груду в углу комнаты, груду, которая была телом Саши Маневича, и инстинктивно рванулась в ту сторону. Гири не позволили двинуться с места, а боль опять чуть не заставила кричать. Лизавета сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и повторила попытку.
– Я уложил его поудобнее, больше мы ничего не можем… – сказал усатый, наблюдая за ее усилиями.
– Вас не спрашивают, Китченер!
– Как? – Он искренне удивился.
– Китченер… Горацио Китченер, британский фельдмаршал, завоевал для родины Судан, а до этого был героем англо-бурской войны…
– При чем же тут я? – еще больше удивился усатый.
– Не морочьте мне голову. Лучше помогите встать. – Лизавета твердо решила добраться до Саши.
– При условии, что объяснишь, при чем тут этот англичанин.
– Вы в своем уме? – Лизавета дотянулась до кончика длинного уса и слегка дернула. – Если не знаете, кто такой Китченер, то зачем отрастили себе это? Или они сами по себе выросли?
– А что такое? – Незнакомец опасливо отодвинулся и погладил обвисший под Лизаветиными пальцами ус.
– Такое украшение носил именно Китченер. Я не верю, что вы отрастили эти усы без всякой задней мысли. Они абсолютно специфичны. Скажем, у Буденного или Руцкого тоже роскошные усы, но они совсем другие, и по форме, и по содержанию.
– Усы как усы,
Лизавета почти расхохоталась – шпик со шрамом вдруг стал невероятно похож на большого обиженного младенца. Все же мужчины ведут себя совершенно по-детски, когда речь заходит о тщательно возделываемой растительности на лице. Она смеялась бы долго и весело, но когда у тебя язык сухой и царапучий, будто рашпиль, смеяться довольно трудно.
Неожиданно послышалось тихое шипение. Лизавета вздрогнула. Человек в белом пальто замер на мгновение, напрягся, соображая, что происходит, но сразу же расслабился.
– Ваш спутник, кажется, приходит в себя!
– Так помогите мне встать!
С помощью человека, совершенно самостоятельно и независимо отрастившего усы, давно ставшие символом британского империализма, Лизавета доковыляла до того угла, где лежал Саша Маневич. Подойдя ближе, она поняла, что испугавший ее скрежет – это не шипение, а смех.
– Ты что? Обезумел?
– Нет, старуха, это не я, это – ты… – Саша буквально давился хохотом, захлебывался и не мог остановиться.
– Ты даже говорить разучился, – холодно произнесла Лизавета. – И похож черт знает на кого…
Даже во мгле было видно, как серьезно бандиты обработали Маневича. Голова рассечена, волосы слиплись от крови, на лбу тоже темнеет засохшая кровь. Левый глаз заплыл и толком не открывается, нос распух, губы разбиты.
– Про тебя тоже не скажешь, будто ты перенеслась сюда из косметического салона.
– Я, по крайней мере, не хохочу, словно буйнопомешанная, распугивая окружающих.
– Ну, испугать здесь присутствующих – задачка не из легких. А вот ты ведешь себя куда более странно. – Саша привстал, опираясь на локти. – Сама посуди, ободранная, исцарапанная, в темном подвале, рассказываешь филеру о фельдмаршале Китченере!
– Нет ничего плохого в том, что я веду себя уравновешенно в трудных обстоятельствах.
– Интересные вы ребята! – вмешался в их беседу неизвестный. – Мне кто-то говорил, что только англосаксы умеют шутить непосредственно во время опасности, а русские шутят только потом, когда бояться больше нечего.
– Это придумали американские психологи, никогда не слышавшие ни одного русского политического анекдота, – немедленно отреагировала Лизавета, которой надоело выслушивать поощрительные замечания усача.
– Да, кажется, это была американская теория, – согласился незнакомец.
– Я вообще не знал, что ищейки интересуются чем-либо, кроме своей грязной работы!
– Вы меня назвали ищейкой? – спокойно переспросил человек в пальто.
– Именно! – Саша старался говорить отчетливо и с достоинством. Получалось на четыре с плюсом – поработать на «отлично» мешали еле двигающиеся губы. – Именно вас! – Последнюю фразу Саша бросил в лицо Китченеру, как благородный кабальеро бросает перчатку в лицо подлецу и негодяю.