Школа "Хизер Блоссом". Книга вторая

Илларионова Рианнон Анатольевна

— Твоя дочь… — произнесла Элинор, повторяя за мастером Баркли слова ритуала.

— Пришло время закрытия Врат. Здесь три мира были одним, на празднике Бригит, были едины — боги и предки, духи и люди. Теперь все вернется к обычному виду. Священный источник станет чашей воды, Древнее Пламя — оплывшей свечей, но Дерево, вновь разделяя Миры, пусть память хранит о единстве. Теперь мы завершаем ритуал Имболка.

Силами земли, моря и неба,

Огнем, источником и древом

Я завершаю этот обряд

словами благословения,

Уходя с благословением, чтобы благословлять мир.

Благословенны будьте!

Мастер Баркли взял с алтаря миску с золотистым содержимым, высокий керамический кувшин и небольшую ложку и передал по кругу.

— Молоко и мед, символы праздника и наше завершение.

Элли дождалась меда, немного попробовала и передала дальше. Приняла кувшин, отпила и подала соседу. Дождавшись, когда угощение Имболка вернется к нему, мастер Персиваль съел ложку меда, запил молоком и завершил ритуал:

— Блессед Имболк. Благословенного вам Имболка.

Глава девятая. Сорванный талисман

Привязанность может обойтись без взаимности, но дружба — никогда. Ж.Руссо

••???????????????????????????????????????????????????????????????••

?????Начало февраля??????????Общежитие второго курса?????

Старшекурсники шумно обсуждали последние новости, толпой сгрудившись у яркого объявления на дверях столовой. Первокурсников, лишенных плащей Факультетов, видно было издалека, они застенчиво, но старательно протискивались к дверям. Некоторым улыбалась удача, их впихивали в столовую и снова закрывали двери. Сзади напирали следующие.

В объявлении от лица директора школы Персиваля Эвана Баркли говорилось, что отныне праздники будут проводиться для каждого курса отдельно, в свободных комнатах общежитий. Как всегда, нашлись недовольные нововведением. Они кричали, что одни и те же знакомые физиономии могут посмотреть и в классах. И как еще сойтись с младшекурсниками в непринужденной обстановке, если не на танцах? Довольные кричали не менее громко. Они утверждали, что взрослые студенты все равно сидят по Башням Факультетов, а теперь можно хотя бы собраться целым курсом в одном помещении.

Шум в коридоре возле столовой стоял такой, что вышла даже бессменная помощница повара гвиллион Азра и так рявкнула, что сбежал даже пятый курс.

— Я никогда особо не мечтала, что у меня будет школьный бал, — призналась Элли, наблюдая, как Брианна мечется по комнате, задевая широким кринолином скудную мебель.

Элинор сама понимала, что лукавит. Предпочитая фильмы ужасов и «мрачное фэнтези», она все же иногда смотрела и подростковые комедии. И там почти всегда был бал, автомобиль и две короны, которые непременно доставались главным героям. Элли почему-то ощущала, будто подглядывает за ними, это была не ее жизнь, странная, иногда глупая и раздражающая, но все же немного притягательная. Погружаясь в незамысловатые перипетии сюжета, она все же воображала себя на месте героини фильма, кружащейся под незамысловатую музыку и получающей в конце пластиковую корону. Кино про «последнее лето детства» — это уже отдельный жанр, в нем свои законы. Тот, о ком все мечты и грезы, исчезнет из жизни героини уже через несколько месяцев. Элли это прекрасно понимала

и даже внутренне смеялась над сюжетом. Ей хотелось чего-то схожего, но своего, настоящего.

— А я всегда, — ответила Брианна. — Еще когда училась в других школах, не пропускала ни одних танцев. Все-таки жаль, что у нас бальные не преподают. Будем топтаться на месте. Тебя кто пригласил?

— Никто, — немного вяло ответила Элли, уже чувствуя надвигающуюся апатию и нежелание куда-то идти.

В прошлом году все было полно новизны и предвкушения праздника, а неожиданный танец на Двенадцатую ночь с Грэмом, сказочным принцем, превратил ее в апофеоз.

«Почти весь год Король мучил и преследовал меня. Врал. Манипулировал. Смеялся, — Элли физически ощущала давящую на горло злобу. — Сейчас он ушел, а я все равно не могу расслабиться и просто порадоваться празднику. Он украл у меня все!»

Волшебное платье фейрийской работы осталось в шкафу, Элли не могла его видеть. Мысль о том, что руки светлых бессмертных касались этой ткани и вышивки, была омерзительна.

«И ты тоже причинил мне боль, — сказал внутренний голос неизвестно кому, чей образ почти изгладился в памяти. — Бросил. Меня все бросают».

Лицо, на которое упали белесые, словно фейрийский туман, пряди, склонилось над ней, и Элли вслепую ударила по воздуху ладонью, прогоняя видение. Брианна посмотрела на подругу с удивлением, но промолчала.

— Как никто? — возмутилась она. — Ко мне как минимум пятеро подходили. Спрашивали, свободна ли ты?

Это стало последней каплей. На Элли накатила меланхолия. Захотелось свернуться клубком на кровати, прижать колени к груди и страдать. Упиваться болью. Вообразить, что осталась одна во всем мире. Прогонять каждого, кто осмелится подойти, отчаянным воплем: «Вы меня не понимаете!»

— Я, кажется, никуда не пойду, — вяло произнесла Элинор, перебирая рюши розового платья, которое она тоже уже успела возненавидеть.

Понадобился целый вечер, чтобы выбрать его, и добрый час, чтобы надеть. В обоих случаях помощь Брианны была неоценимой. И все ощущалось бесцельным и бесполезным.

— Это у тебя пройдет! — убежденно сказала Брианна. — У нас Агни есть. Она как минимум сойдет за половину парня, а то и за целого. Смотря с кем сравнивать. Мы в любом случае в выигрыше.

Лицо Элли выражало единственную эмоцию — оставьте меня здесь умирать, я никому не помешаю.

В дверь требовательно застучали. Брианна встрепенулась и почти бегом преодолела расстояние от окна к выходу. Элли продолжала безучастно лежать на спине, сминая покрывало кровати и юбку, бесцельно разглядывая светлый потолок. Даже голос вошедшей Агни не заставил ее поднять голову.

— Опять погибает? — спросила она Брианну почти без удивления.

Кажется, Бри шикнула на Агни. Элли и желала бы отвлечься, но проклятое уныние брало верх. Не так представляла она последний день календарной зимы.

Кажется, в комнату заглянул еще кто-то. Раздался негромкий шепот, скрип, легкие шаги.

«Пусть идут без меня, — подумала Элли, прекрасно понимая отвратительный эгоизм своего поведения и упиваясь им. — А я буду лежать здесь в страдании и одиночестве».

Она прикрыла глаза, страстно желая заплакать и усилить боль и тоску. Какая-то часть ее личности, взрослая и серьезная, назидательно приказывала встать и прекратить дурить, но ее побеждал испуганный и капризничающий внутренний ребенок. Дверь снова скрипнула и с тихим шорохом закрылась.