Школа суперменов
Шрифт:
— Что?
— Пошли отсюда на воздух... Или еще куда. Только чтоб не эту бумажную пыль глотать.
Афанасьев ответил коротко и деловито, будто бы заранее был готов к подобному предложению:
— Пошли. Только чтобы без свидетелей.
Бондарев наморщил лоб в интеллектуальном усилии.
— Чтобы никто из наших меня не засек, — пояснил Афанасьев. — Начальство давно подозревает, что я спиваюсь. Только вот поймать с поличным не может.
— И не поймает, — заверил Бондарев.
— Я знаю, — сказал Афанасьев и решительно снял с вешалки куртку. Он с силой хлопнул дверью, а когда поворачивал в замочной скважине
А потом как следует напиться в хорошо законспирированном месте.
Бондарев как раз знал такое место.
3
— Я спросил тебя тогда — что вы здесь делаете? Ты не захотел отвечать, и ты меня этим сильно расстроил. Наверное, поэтому сегодня ты и оказался в такой неприятной ситуации — если бы ты ответил тогда на мой вопрос, я отнесся бы к тебе гуманнее. Но что сделано, то сделано. Сейчас я уже знаю, что вы здесь делаете. Я не знаю другого — кто вы, кого вы представляете? Я не знаю, кто вдруг проявил интерес к этой маленькой проблеме... Которой я занимаюсь уже много лет.
Алексей слышал эти слова, но воспринимал их скорее как звуковой фон своей боли. Смысл ускользал, и он никак не отреагировал, когда услышал:
— Поэтому сегодня у меня к тебе другой вопрос. Я не спрашиваю, что вам здесь надо. Я спрашиваю — кто вы? Надеюсь, тебе понятно, что на этот вопрос надо обязательно ответить, иначе... Иначе...
Он замолчал и нервно хрустнул пальцами.
— Ну я же с тобой разговариваю, — укоризненно сказал он Алексею. — Ну кто тебе давал право... Это просто невежливо. Это просто...
Он встал с кресла, и было видно, что он очень раздосадован. Он подошел вплотную к Алексею и сказал вибрирующим от волнения голосом:
— У меня нет времени на эту ерунду. Разве это трудно — вопрос, ответ. Вопрос, ответ. Что сложного? Но вы всегда все усложняете... И это так неразумно.
Он с сожалением посмотрел на обвисшее тело Алексея, ткнул кулаком в щеку и разочарованно вздохнул. Постучал ботинком по ребрам — никакой реакции. Разговор не клеился.
Между тем помятый человек с усталыми глазами любил поговорить. Проблема заключалась в том, что достойные собеседники попадались ему крайне редко. А достойный собеседник — этот тот, кто будет слушать, не перебивая. И будет потом молчать обо всем услышанном. С этих позиций идеальными собеседниками были мертвецы, но это выглядело как-то уж совсем... Как какая-то болезнь, как проявление психического расстройства. А помятый человек с усталыми глазами совершенно точно знал про себя, что у него нет психического расстройства. Его вылечили.
Но иногда желание поделиться своими роящимися в голове мыслями становилось просто невыносимым. Как, например, сейчас.
Он снова сел в кресло.
— Слышишь меня?
Алексей не ответил.
— Молчание — знак согласия. Для начала — меня зовут Крест, — сказал помятый усталый мужчина. — Должен же ты как-то меня называть. Крест, понятно? Кличка, так меня еще в детстве звали. Фамилию называть не буду, она у меня слишком известная. Ты наверняка ее слышал. Не буду хвастаться.
Алексей ничего не ответил. Ему чудилось, что вместе с холодным потом между
А человек, назвавший себя Крестом, все говорил и говорил, постепенно распаляясь:
— Слышал ты мою фамилию, конечно, слышал. Только ты слышал не про меня. А про моего брата. Конечно... Кто не слышал про Антона. Хотя он — всего лишь мой младший брат. Есть большая разница между Антоном и мной, понимаешь? Я — старший, он — младший. Понятно? — сказал он с придыханием, словно говорил о немыслимо важных вещах. — Запомни эту разницу.
— Я не Антон Крестинский, — сказал он, выпрямившись в кресле. — Я Григорий. Я старший брат. И я все делаю сам. Своими руками.
Мысли о брате увлекли Креста куда-то далеко, его веки опустились, подбородок медленно клонился вниз, будто Креста сморил сон, но вдруг, словно по хлопку в ладоши, совершенному невидимым гипнотизером, все вернулось в норму. Если тут вообще можно было говорить о чем-то нормальном.
Во всяком случае, глаза Крестинского открылись, а голос зазвучал более живо и внятно.
— Я старший брат, — повторил он отчетливо. — И никто, никогда...
Уже в коридоре Крест спросил самого себя: «Ведь я же не получаю от этого удовольствия? Ведь правда же?»
И он сам же себе ответил: «Конечно же, нет. Все под контролем. Все в норме».
4
— Странное место, — сказал майор Афанасьев про «Пельменную», куда завел его Бондарев. — Странное, но... Что-то в этом есть такое... Успокаивающее.
— Да, — согласился Бондарев. — Я тоже это заметил.
Он подумал, что внутри этого подвального помещения время как будто остановилось, поэтому спешить и суетиться не было смысла. Можно было поговорить о том, что уже случилось и чего не исправить ни спешкой, ни суетой.
— Тут недавно из газеты звонили, — вспомнил Афанасьев, откручивая пробку купленной по дороге поллитры. — Тоже интересовались тем случаем. Я еще подумал — что это они вдруг? Столько лет прошло...
— Бывает, — сказал Бондарев. — Надо же им о чем-то писать. Так я не понял, ты точно помнишь, что не стрелял в этого гада?
— Мне нечем было стрелять, — с досадой вздохнул Афанасьев. — Поэтому он ушел целый и невредимый.
— А он говорил, что его ранили. Подстрелили на бегу.
— Врет, сволочь. Все они врут. Хотят на жалость пробить. Они сразу начинают жизнь ценить — когда их поймают. Свою жизнь.
Афанасьев испытующе посмотрел на прозрачную жидкость в граненом стакане, залпом выпил и некоторое время молча смотрел в некую точку за спиной Бондарева, словно там стали разворачиваться приковывающие его взгляд картины.
— Зря ты меня сюда привел, — сказал он затем. — И налил ты мне зря. Я сегодня уже достаточно наговорил. Достаточно навспоминал. Это, как в пропасть смотреться — глядишь, глядишь, а дна все нет и нет. И ты уже не можешь выбраться наверх... Проще упасть вниз.
— Расскажи мне про Настю, — сказал Бондарев, словно и не слыша Афанасьева. — И про ее мать. Что случилось потом.