Школа суперменов
Шрифт:
— Это и говорю.
— Ну и в чем эта его пристукнутость проявлялась?
— Как — в чем? Мужику сорок лет уже, а жены нет, работает на бабской работе... Лыбится все время. Ну не пристукнутый ли? Одни кошки на уме...
— Кошки? — Бондарев вдруг понял, что это был за запах, явственно исходивший от Гриши в тот момент, когда он максимально приблизился к Бондареву — в лифте, с ножом в руке. — Да, кошки... — Он вспомнил служебную каморку Гриши. — Но здесь-то у него нет кошек...
— Здесь не разрешают. А вот дома у него, наверное, целый зоопарк. Видела я его один раз на улице — целую
— Да уж, — сказал Бондарев. — Это у него не отнимешь...
Два часа спустя Бондарев поднялся на второй этаж хрущевки и надавил на кнопку звонка, скользнув другой рукой на нагретую под курткой рукоять пистолета. Никто не отозвался, и Бондарев слегка постучал в обшитую лакированной рейкой дверь. Когда и на это никто не откликнулся, Бондарев вытащил из внутреннего кармана куртки небольшой патронташ из кожзаменителя, где в ячейках лежали миниатюрные инструменты, крайне необходимые в подобной ситуации.
Через некоторое время замок покладисто щелкнул, и Бондарев скользнул в квартиру — скользнул и тут же замер на пороге, потому что из комнат к нему с голодным мяуканием кинулись несколько кошек. Бондарев слегка подергал ногой, отгоняя чрезмерно активных Гришиных питомцев, одновременно считая животных — три... пять... семь... Неудивительно, что в квартире стоял такой запах, и неудивительно, что Гриша пропитался этим запахом.
Но самого хозяина в квартире не было, как не было и каких-либо указателей его местопребывания. Вообще обстановка наводила на мысль, что это жилище одинокого пенсионера с очень небольшими запросами. Единственное, что не очень вязалось с этим образом, — это две гири возле батареи. А еще в кухонном ящике лежал набор идеально острых немецких ножей — просто загляденье и гордость хозяйки. На фоне древней двухконфорочной плиты, советского кухонного шкафчика и шатающихся табуреток эти ножи выглядели пришельцами с другой планеты — оттуда, где пребывала наиболее действенная часть Гришиного разума.
Побродив по этому заповеднику покосившегося рассудка, Бондарев вдруг почувствовал, как и в его мозг начинают лезть какие-то странные мысли, которые никогда бы не пришли ему в обычное время в обычном месте...
— Ха, — сказал он сам себе.
— Ха, — сказал он кошкам и на какой-то миг устыдился собственных мыслей.
Но потом это прошло. Это всегда проходило.
2
Исколотое тело Белова лежало в отдельной палате на третьем этаже специализированной клиники, надежно скрытой в лесопосадках на юго-западе Москвы. Параметры состояния сердца и мозга мерцали на экране монитора, но Дюк смотрел не на монитор, а на заострившееся лицо Белова, обращенное вверх.
— Неудачное начало у твоего ученика, — сказал Директор, пытаясь раскачиваться и на этом, совсем не предназначенном для этого стуле.
Дюк кивнул.
— Состояние стабильное, — продолжал Директор. — Но это состояние может длиться еще недели. Или месяцы. Или годы. Он не приходит в себя.
Дюк не удивился этим словам.
— А надо, чтобы он пришел в себя, — сказал Директор настойчиво.
— Это вы мне говорите? —
— Надо, чтобы он пришел в себя, — повторил Директор. — И тогда он сможет рассказать все, что знает. Все, что он услышал от Крестинского-старшего.
— Вы и вправду думаете, что старший брат миллиардера работает уборщиком или кем-то в этом роде в провинциальной гостинице? — В голосе Дюка не было иронии. Он просто интересовался мнением Директора.
— Я думаю, что если бы я был известным миллиардером и хотел найти своего непутевого брата, то я бы искал его во многих местах. Но вряд ли бы я стал искать его в провинциальной гостинице среди технического персонала.
Дюк согласно кивнул.
— Бондарев уже ищет его, но все же мне нужны подтверждения из первых уст, — продолжил Директор. — Мне нужно подтверждение от Белова. Все это слишком важно...
Дюк обернулся к Директору:
— Важно? Да бросьте вы... Слова никогда не бывают настолько важными, чтобы из-за них так убиваться... Одни слова, другие слова, одно свидетельство, другое свидетельство — все это не изменит главного.
— И что, по-твоему, главное?
— Что нет никаких гарантий на успех нашего дела.
— Гарантии — это вообще не по нашей части, — проворчал Директор. — Но тем не менее ты...
— А что мне остается делать? Монгол сидит в коридоре и ждет, когда я выйду. Мы с ним теперь не разлей вода.
— Ты же знаешь, почему так вышло.
— Я знаю это. Я знаю, что у меня нет другого выхода как...
— Не драматизируй.
— И то правда...
Дюк посмотрел на Белова, на опутавшие его тело системы, мерно качавшие растворы лекарств по венам...
— Я слышал, что в таких случаях нужны эмоциональные встряски, — сказал Дюк.
— Кому они нужны? — не понял Директор. — Мне? Нет уж, хватит с меня...
— Ему. — Дюк кивнул в сторону Алексея. — Эмоциональные встряски, способные пробить ступор, в котором сейчас находится его мозг.
— Ну и как ты это представляешь? Хочешь рассказать в подробностях, как умерла его сестра? ...Извини, вырвалось.
— Это тоже способ, — спокойно ответил Дюк. — Но боюсь, что мои слова сейчас его не проймут. В его нынешнем состоянии... Тут нужна или его мать, или...
— Что?
— Девушка.
— Кто?
— У него есть девушка. Зовут Карина. Если бы она...
— Она имеет какое-то представление, чем Белов занимается?
— Естественно, нет.
— Тогда как ты это себе представляешь? Мы летом провели целую комбинацию, чтобы убедить мать Белова в смерти сына. И что теперь? Все порушить? А эта девушка? Привезти ее сюда с закрытыми глазами? Ткнуть носом в Белова — на, выводи его из комы? Так, что ли?
— Я думаю, что в любом случае, рано или поздно...
— Так-так...
— Белов очень переживал гибель сестры. Это травма, это потеря, которая требует замещения. Иначе это будет психологическая травма, которая будет с каждым годом становиться все глубже, а потом выстрелит в самый неожиданный момент.
— Какой ты заботливый.
— Ничего подобного. Я просто рассуждаю логически.
— У нас для этого есть целый этаж специально обученных людей, — буркнул Директор. — А ты здесь для другого.