Школа
Шрифт:
– Ладно, посмотрим. Пошли в комнату – холодно.
На диване Сухие играют в шахматы. Нашли чем заняться, – как малые какие-нибудь.
Танька приносит из кухни блюдо с курицей. Все опять садятся к столу, Сухие хотят переставить доску с фигурами на телевизор, но Танька подходит и опрокидывает ее, фигуры рассыпаются по ковру. Она говорит:
– Вы что, сюда в шахматы пришли играть?
Все лахают.
Шампанского больше нет – бабы пьют лимонад. Мы втроем добиваем водку. Танька делает музыку громче:
– Давайте
Все вылазят из-за стола, кроме Сухих и Антонова. Танька тянет их за руки, они упираются, потом тоже выходят и начинают дрыгаться со всеми под музыку.
Мне такие танцы на хер не упали – места мало, топчемся между столом и телевизором, как рахиты. Я б лучше еще бухнул. Спрашиваю у Игоря:
– Может, еще водки возьмем? Где тут точка у вас?
– Ничего ты сейчас не найдешь. Все уже разобрали. Забыл, что ли, что праздник?
Надо валить отсюда. Никому ничего не говорю, одеваюсь в прихожей и выхожу. Идет мокрый снег.
Я не помню, в какой стороне остановка, упираюсь в забор, поворачиваю назад.
На остановке – бухая компания. Все веселые, рогочут как дурные. Я становлюсь сбоку, прислоняюсь к будке.
Подходит автобус. Я захожу, сажусь. Просыпаюсь на конечной. Надо мной стоит водила.
– Тебе что, особое приглашение?
– Пошел на хуй.
Он бьет мне в нос, хватает за куртку и тащит к двери. Я хочу стукнуть его, но не попадаю. Он выкидывает меня из автобуса, я лечу в лужу. Гондон, бля.
Встаю, иду искать остановку – ехать домой. Охереть надо – я проехал до конца в одну сторону и назад.
Спрашиваю у мужика с бабой:
– Этот идет до площади Орджоникидзе?
– Идет.
На Орджоникидзе пересаживаюсь на «двойку». Троллейбус набит битком. Я становлюсь в углу.
Может, подкатиться к Коноплевой? Сама же звала домой – придти, типа, сделать начес? Не-а, не пойду.
Батон заходит ко мне в школу, и я сваливаю с последнего урока, с геометрии. Он где-то надыбал две банки чернила, и мы выдуваем их у него. Потом сажусь на троллейбус и еду к Инне – хочу еще раз нормально побазарить.
Поднимаюсь по лестнице. Звоню. Она спрашивает:
– Кто там?
– Сергей.
– Что тебе нужно?
– Поговорить хотел.
– Так мы уже обо всем поговорили.
– А почему ты на курсах не была?
– Я решила, что больше ходить не буду. Мне пни не нужны.
– А может, откроешь? Ну, пару слов?
– Нет.
– Ну Инна, открой.
– Нет, не открою. Уходи и больше не приходи сюда, ладно?
– Ну пожалуйста, только… это… Мне надо сказать.
– Не надо, Сергей. Поезжай домой.
Я поднимаюсь на площадку между этажами и сажусь на верхнюю ступеньку. Тянет в сон – я еще толком не протрезвел.
– Что это ты тут сидишь?
Мимо
– Так, ничего.
– Тогда лучше уходи, а то сейчас милицию вызову.
– Ага, хорошо.
Он поднимается дальше, я вырубаюсь.
Щелкает замок. Возле ее двери стоят мужик и оаба – видно, ее родоки. Батька высокий, лысый, и очках. Мамаша – маленькая, с завивкой, в сером плаще. Он открывает дверь ключом, на меня не смотрит. Они заходят в квартиру, дверь захлопывается.
Мне резко становится холодно. Я поднимаюсь и иду вниз по лестнице.
На улице дождь. Я наступаю в лужи – туфли намокают.
Родоки дома – мамаша возится на кухне, батька спит на диване. Телевизор включен, идет футбол «Динамо»-Киев – «Спартак».
Смотреть его нет настроения. Я прохожу к себе за шкаф и ложусь на кровать. Гляжу на потолок. Побелка потрескалась, а около трубы – потеки говнистого цвета. Это нас в том году залили Каравайчики с четвертого.
– Сережа, ужинать будешь? – кричит из кухни мамаша.
– Сейчас нет. Позже.
Она звенит кастрюлями, стучит дверями холодильника и шкафов. Комментатор по телевизору орет:
– Какой опасный момент, но Ренат Дасаев опять на месте!
Мамаша выключает на кухне свет, идет в туалет, потом в ванную.
Футбол закончился, по телевизору – «Новости». Мамаша заходит в комнату.
– Сергей, ты что – спишь?
Я молчу. Она выключает телевизор, гасит свет и ложится.
Я лежу еще минут десять, потом поднимаюсь и иду на кухню. Включаю газ, ставлю чайник. Есть не хочется вообще.
Сыплю заварку, наливаю чай. Газ остается гореть.
Хуево, бля, просто еб твою мать. Пиздец какой-то, ебаный в рот. Пиздец.
Сажусь на пол, смотрю на белый треснутый абажур, на синее пламя газа. Тарахтит холодильник. В стекле отражается абажур.
Чай остыл. Я выпиваю его одним глотком, захожу в туалет посцать – и в постель.
Утром мамаша орет:
– Сергей, почему ты вчера не выключил газ?! Он горел всю ночь! Ты так пожар мог устроить!
Я притворяюсь, что сплю. Она еще что-то бурчит и уходит на работу.
У меня – день рожденья, я жду гостей – Батона, Йогана с его бабой, Зеню и Кулю. Раньше я не приглашал пацанов на дни рожденья, только давно, когда был малый. Асейчас решил, что надо нормально попраздновать – семнадцать лет все-таки. Можно было, конечно, взять чернила и проставиться пацанам в «конторе», но это несолидно.
Мамаша с батькой возбухать не стали: кого хочешь, типа, того и зови. Я им только сказал, чтоб дома не сидели, а свалили куда-нибудь – и так места мало. Они сначала поломались, потом вспомнили, что давно не ходили к тете Люде, мамашиной сестре.