Школьник Свен (из норвежской жизни)
Шрифт:
Антон Бех сделал шаг назад. Он скинул куртку и остался в сорочке. Мальчики спрыгнули с бочек и подошли ближе.
— Подходи! — сказал Антон Бех.
Но в ответ на это из толпы выступил Вильгельм Габриельсен и торжественно произнес:
— Установим сначала условия: не делать „подножку“.
— Да, — подтвердил Мартен Джонсгорд, становясь рядом с Габриельсеном, —
— Да! да! — подтвердили остальные. — Все по правилам!
— Начинайте! — крикнул Отар Ингебрпкстен. — Мы будем стоять и смотреть, плутовать воспрещается! Так. — Нет, разойдитесь подальше. Так. Ну! Я считаю! Раз, два…
— Стой, стой, — закричал Свен Бидевинд, — так нельзя, у Симона Сельмера камни в руках.
Покраснев, как рак, Симон Сельмер выбросил из рук камни.
— Раз, два, три!
Борцы налетели друг на друга. Симон Сельмер наклонил голову вперед и размахивал над ней руками; кулаки вертелись, как пароходное колесо.
А Антон Бех так и сыпал ударами снизу по опущенному лицу. На этот прием он был мастер. Оба были хорошие борцы, и битва разгоралась все жарче и жарче. Они наносили удары правой рукой и защищались левой, но оба не избегли хорошего удара по переносице. Они так и носились по кругу, зрителям то и дело приходилось отступать.
И вдруг Антон Бех споткнулся, Симон Сельмер в одно мгновение сел на него.
— Не считается! — крикнул голос из толпы.
Это был Свен Бидевинд, который выскочил из круга и хотел столкнуть Симона Сельмера. Но прежде чем он успел это сделать, к нему подскочил Отар Ингебрикстен и пернул его за куртку:
— Ты что, помогать хочешь, дурак?
— Не считается, не считается! — крикнул Свен Бидевинд, вырываясь и снова подбегая к борцам. — Он поскользнулся.
Ингебрнкстен и Габриельсен схватили его. Мартен Джонсгорд также вступился.
Симой Сельмер всего одну минуту удержался наверху Антон Бех вывернулся и сам сел верхом на него и не выпускал.
В одно мгновение вся толпа зрителей пришла в бешенство, поднялся крик, все сцепились, посыпались удары, некоторые дрались попарно, другие спорили, третьи разнимали. В самом жарком месте битвы валялись на земле Овен Бидевинд и маленький Серен Мандрабер; они хватали дравшихся за икры и изо всех сил старались подняться.
И покрывая весь остальной шум, из толпы раздался все тот же неистовый крик Вильгельма Габриельсена, который вцепился в Мартена Джонсгорда.
— По правилам, по правилам!!.
— Но, но, но, мальчуганы, это что за представление?
Сторож Ганс Бенцен бегом бежал к пристани.
Он попробовал пробраться сквозь толпу, просил, бранился, — ничего не помогало. Отчаявшись сладить с буянами, он выскочил на улицу и вернулся с тремя сторожами.
Драка разом утихла. Драчуны выпустили друг друга из рук и стояли запыхавшиеся, окровавленные, в синяках и шишках. Одни держались за носы, другие тихонько охали, третьи хватались за бок… Из-под ног их выкарабкались, наконец, Свен Бидевинд и Серен Мандрабер. Серен громко плакал, хватаясь за живот. Свен Бидевинд был весь в крови, над правым глазом красовалось огромное багровое пятно.
Один из людей,
Это был полицейский Лое.
— Дети почтенных родителей и устраиваете такое безобразие, — сказал он. — И зачем это вы ходите на пристань? Марш отсюда!
Окинув взглядом разгоряченных участников битвы, он вынул из кармана книжку и записал несколько имен.
— Вам нечего жаловаться ни на кого, кроме меня и Симона Сельмера, они не при чем, это мы дрались, — сказал, выступая вперед, Антон Бех.
— И ты тоже! сын городского судьи, туда же. Стыдись!
И полицейский покачал головой.
— Ну, пожалуйтесь на меня, а другие…
— Да, да, видел, все вы дрались. Пошли прочь отсюда и живо!
И полицейский Лое погнал гимназистов перед собой, как стадо баранов, на улицу.
На углу улицы навстречу показался адъюнкт Свеннингсен.
— Это что такое?
Мальчики, остановились и сняли фуражки, а полицейский Лое выступил вперед и объяснил:
— Очень рад сдать этих шалунов начальству по принадлежности, они дрались на пристани у Нагеля.
И Лое приложил руку к козырьку и ушел.
— Отлично, милый Лое, вы можете итти.
Когда Свен Бидевинд явился домой, родители и сестры пришли в ужас от его разбитого носа и синяка над глазом. Ему пришлось, в конце концов, рассказать всю историю. Мать нашла, что все это очень глупо и непорядочно, но отец рассмеялся:
— Да, мой мальчик, тебе, очевидно, самой судьбой суждено было быть побитым. Ты можешь принять наше прощение, и мое, и ректора, с спокойной совестью.
— Да, — торжественно произнес Свен Бидевинд и поглядел на отца большими, серьезными глазами, или, вернее сказать, одним большим, другим маленьким, — потому что правый сильно заплыл под ярким синяком.
XI
ЭКЗАМЕН
— Господа, через две недели экзамены. Помните это!
— Ой, ой, ой! Через две недели экзамены!
Был июнь. Стояли сильные жары, а при мысли
о надвигающихся экзаменах становилось как будто еще жарче. Некоторые предметы были сильно запущены, другие меньше. Только история была в точности окончена к 1-му июня, и последние часы могли пойти на повторение, да и то не спеша.
Хуже всего обстояло дело у Свеннингсена. Он последнее время был ужасно зол и совершенно измучил мальчиков огромными уроками но грамматике и переводам.
Немецкие уроки проходили, как гроза, под громы Свеннинга, слово „экзамены“, как молния, то и дело сверкало в воздухе, на скамьях всегда кто-нибудь проливал обильные потоки слез. Шестерки и пятерки так и сыпались.
Хуже всего приходилось в эти горячие дни бедному Мандраберу. Он и вообще-то знал немного, а теперь, при этой бешеной скачке через все области знания, он со страху забыл и то, что держалось в его слабой голове. Слово „экзамен" приводило его в трепет. А Свеннингсен не знал милосердия. Серей Маидрабер плакал в три ручья, а Свеннингсен объяснял ему, что от этого он не лучше выдержит экзамен, что ему лучше предложить свои услуги городскому водопроводу, который в эту жару ощущал недостаток в воде.