Школьное колдовство
Шрифт:
Эсса Тальяна тем временем влила в Лилу какое-то снадобье, остро пахнувшее мятой.
— Сейчас успокоитесь, и можно будет поговорить, — шепнула она, — всё будет хорошо, дорогая… леди.
— Это неслыханно, — вздохнула Тамирия, — да-да, леди Лилиана, это неслыханно! Но — ментал? Почему ты решил, что она — менталист?! Возможно, кто-то посторонний… Тут надо разбираться! Эльянтина была слабым менталистом, Кенталь — минимальным.
— Разбирайся-разбирайся, — хмыкнул он. — Недавно она самостоятельно овладела первым заклинанием зеркал. И всё у неё получается правильно, зазеркалье меня
— Что?! Ты шутишь? — воскликнула Тамирия. — Ты совсем обнаглел!
Остальные переглядывались, пожимали плечами.
— Я серьезен, как на похоронном обеде, — заверил Артур, — так что лучше перемеряй-ка её заново. Твои надежные измерения что-то мне не нравятся. Стареешь и теряешь навыки.
Гранметресса посмотрела на Лилу с откровенной опаской.
— Каков уровень дара леди Лилианы? — она махнула рукой в сторону зеркала.
И зазеркалье стало «наполняться», то медленно, то чуть быстрее, словно дразня взволнованных наблюдателей. Четверть. Больше, больше… Половина. Вода, качаясь, продолжала прибывать. Ещё дюйм, другой, третий…
И снова тишина, слышно было только чье-то взволнованное дыхание. Вот, всё…
— Две трети! — объявила эсса Рита, поморгала и снова посмотрела.
Эсс Монтерай закашлялся.
— О Пламя Милосердное! — леди Тамирия закрыла лицо ладонями, но тут же отняла их и уставилась на зеркало, — так-так. Ментал?!
Откуда-то со дна вырвались сотни пузырьков, «вода» в зеркале закипела. Гранметресса хлопнула в ладоши, и картинка в зеркале замерла.
— Рита?
— Двести двенадцать, — бесстрастно доложила та.
Леди Тамирия молчала довольно долго, разглядывая узор из пузырьков в зеркале, и никто не решался нарушить это затянувшееся молчание. Наконец она махнула рукой, убирая изображение. В зеркале тут же появился Артур и широко улыбнулся Лиле. Она отвернулась.
— Что ж, — сказала гранметресса, — прекрасный уровень, леди Лилиана. Но, зеркало, чей уровень ты показало нам в первый раз?
— Уровень эссы Летинии Фанивар, в девичестве Кринтак, незаконнорожденной, необученной колдуньи, дочери Фании Кринтак.
— Это ещё кто?
— Девица с даром, найденная городским колдуном Фавена, освидетельствованная и испытанная согласно уложению Храма и направленная на обучение в Эбессан. Вместо учёбы предпочла сбежать и выйти замуж. Она будет счастливой! Не превратится со временем в старую ветошь! — последние слова зеркало изрекло с воодушевлением и одобрительно булькнуло.
Гранметресса этот выпад оставила без внимания. Она протянула руку, и ей подали папку с бумагами.
— Это документы на Летинию Кринтак, которая должна была ждать школьную карету в Обители Белых Птиц, — сказала гранметресса, перелистывая бумаги. — Вместо неё к будущим ученицам присоединилась леди Лилиана, но метресса Рита помнила, что в её списках значится некая Летиния, и каким-то образом в её сознании леди Лилиана заняла место Летинии, и восприятие смазалось. До сознания метрессы не доходило, что это — леди Лилиана Каверан, даже если она слышала её правильное имя. Я бы сказала, что это очень странно, практически неслыханно, но поскольку речь идет о ментальном влиянии… — гранметресса закатила глаза, —
— Она боится всего, — пояснил из зеркала Артур, — она никогда не выезжала, не привыкла к обществу, ей просто приятно быть незаметной. Она не собиралась влиять сознательно, просто желала, и её желание исполнялось. Её влияние больше действовало на тех, кто ей не очень нравился, или кого она опасалась. Кто был с ней строг или неприветлив, руководство школы, соученицы, с которыми отношения не очень сложились…
— Нет-нет, это не так! — возразила Лила, — в этом случае все мои желания исполнялись бы всегда, а этого как раз не было! Дома — не было никогда! Я так хотела на бал, и никогда… — у неё защипало глаза, хотя, конечно, уж теперь это стало неважно.
— Это странно только на первый взгляд, — сказал Артур. — Тами, ты ведь помнишь барона Каверана, который завоевал нашу строптивую Кенталь? Он был дерзким, остроумным, нахальным, обаятельным. И вовсе не дураком, на мой взгляд. Зачем ему было жениться на бывшей невесте и становиться подкаблучником? Нет, я понимаю, что люди меняются, но нынешний Каверан вряд ли увлёк бы Кенталь.
— Может, родня уговорила? Были причины? — кашлянув, вмешался эсс Корин и смущённо посмотрел на Лилу, — деньги…
— Может, — согласился его светлость, — а может, невесте так хотелось восстановить свою репутацию в свете и отыграться за былое унижение, что она купила приворот. И вот это, в сущности, всё объясняет. Не понятно? Помните, метр Ративер лет десять назад читал у нас на старших ступенях курс по кровной преемственности в восприятии заклятий? Если определённым образом зачаровать родителей, то под влияние чар попадают и дети. Если отец присушен к мачехе и находится в её власти, то дочь этого отца тоже подвластна мачехе и волю против неё проявить не сможет. На такое и посредственная колдунья способна, если знает метод.
Лила застыла на своём стуле, ей стало холодно. А ведь похоже! Как отец мачехе угождает, юлит перед ней, хоть и злится на неё временами! Обманывает исподволь, а открыто и слова против не скажет. Значит, его воля в плену? И её, получается, тоже? Как в клетке! О таком даже подумать — противно.
— А общие дети такой пары? — спросил любознательный Корин.
— А общих детей это не касается, они же получают кровь матери, — пояснил Артур. — Это временный эффект, с годами он слабеет или исчезает вовсе, но тут уже воспитание сказывается. Мышка привыкла вести себя определённым образом. Леди Лилиана, я хочу сказать. На ней самой заклятий нет, это и Альмагера проверяла.
— И Альмагера! Как она могла! — хрустнула пальцами гранметресса.
— Кстати, то, что Лилиану не выпускали в свет, говорит о том же, — продолжал Артур, — чем больше свободы, тем скорее всё развеялось бы, глядишь, и сила проявилась бы случайно. Мышь, ты ведь только в монастыре бывала, да? Монастыри большей частью от колдовской силы закрыты. Небось колдунья тогда ещё шепнула баронессе, что падчерице надо или в монастырь, или замуж так, чтобы в свет не выпускать. Какой-нибудь больной или убогой объявить. Что, складно?