Школьные годы
Шрифт:
В десятом классе в последние дни вообще было тревожно. Некоторое время класс жил разговорами по поводу исчезнувшего из школы Пипина Короткого, затем слухами о том, что он сдружился с пьяницей и хулиганом Сенькой-воином, и, наконец, известием о его определении в трудовую колонию. Но, конечно, самые горячие разговоры вызвала весть об уходе Александра Александровича. Ребята не могли представить себе другого классного руководителя, не могли примириться с мыслью, что кончатся их вечерние походы на поляну за село с фонарем и картой звездного неба, что не будет увлекательных математических конкурсов и, наконец,
По предложению Саши Коновалова и старосты Зины Зайцевой десятиклассники после уроков собрались на поляне за селом. Сидя и лежа на земле, ребята окружили Зину — самую старшую по возрасту — и требовали «решительных мер». Обо всем говорили откровенно и горячо.
Маленькая и щупленькая, с нездоровым цветом лица, с носом-пуговкой и жидкими прямыми волосами, зачесанными кверху, Зина пользовалась абсолютным авторитетом среди школьников и за свои неизменные пятерки с первого класса, и, главное, за второй разряд по стрельбе. В августе этого года она ездила в Москву, на Спартакиаду народов СССР, и возвратилась с серебряной медалью. Эх, Зинка, Зинка! Сколько мальчишек мечтало иметь такое ружье, как у нее, и стрелять как она! Известно было, что Зина твердо выбрала себе профессию охотника и никакие сомнения по поводу будущего ее не мучили. В этом тоже было ее преимущество перед ребятами.
Теперь Зина стояла в кругу одноклассников в узкой юбке и мальчишеской вельветовой курточке и властно потряхивала короткими волосами. Не было в ней ничего девичьего, и каждый, кто видел ее, не раз думал: «Зачем она не родилась мальчишкой?»
— Ну, Сашок, что ты скажешь? — предоставила Зина слово Саше Коновалову и размашистым, мальчишеским движением хлопнула его по плечу; затем она шмыгнула носом, провела над верхней губой большим пальцем и села на землю, сложив ноги крест-накрест, натягивая на колени узкую юбчонку.
От волнения на Сашиных щеках выступили красные пятна.
— Ребята! — сказал он. — Мы не можем допустить, чтобы такой учитель, как Александр Александрович, ушел из школы! Он любит школу и своих учеников больше всего в жизни. Это мы все чувствуем. Верно, ребята? И, конечно, он уходит не по своему желанию!
— Верно! Конечно, верно!
И Саша, вдохновленный поддержкой товарищей, продолжал горячо:
— У Александра Александровича нет семьи, как у Алевтины Илларионовны, или у директора, или у Алексея Петровича. У него ничего нет в жизни, даже самого необходимого для человека — слуха. И теперь его заставляют уйти из школы, потому что он глухой и будто бы плохой учитель. Но мы-то знаем, что это неправда! Давайте напишем заявление, что мы протестуем против ухода Александра Александровича, что мы будем жаловаться министру, если в школе нашей совершится такое беззаконие. Напишем в облоно, а копию отдадим Алевтине.
— В «Правду»! — закричал кто-то.
— Нет, лучше самому министру!
— И еще, Саша, разреши мне добавить, — сказала Зина, как на уроке протягивая руку и забывая, что председатель она. — Мы дадим честное комсомольское слово, что никогда не воспользуемся глухотой Александра Александровича. И об этом укажем в заявлении.
— Как это? — наивно спросил Миша.
— А так, как это часто делаешь ты, — пояснила
— Да, дадим честное комсомольское слово! — сверкая глазами, почти кричал Саша. — Кто «за»?
— Постой, я же председатель! — засмеялась Зина, отталкивая Сашу.
Тот не удержался на ногах и сделал несколько шагов вперед по ровной поляне.
— Кто «за»? — спросила Зина. — Единодушно! Сразу видно, что класс дружный. — Она заметила, что Никита Воронов скорчил гримасу и недовольно повел плечом. — Ты, Воронов, что-то сказать хочешь? Или боишься, что слова не сдержишь?
— За себя я не боюсь, — ответил Никита, — а за Мишку и Сережку опасаюсь, как бы они класс не подвели.
— Сережа и Миша, — сурово сказала Зина, — вы поняли? Сделайте вывод… А теперь, Миша, на тетрадь, вот авторучка. Пиши все слово в слово, как здесь говорили. А вы не расходитесь, — обратилась она к ребятам, — подписи ставить будете.
Миша поудобнее уселся на связку учебников, разложил на пеньке тетрадь и принялся писать, крупным, красивым почерком. Ребята с оживленным гулом рассыпались по поляне. Было у них хорошо на сердце. Казалось, подпишут они под заявлением свои фамилии, и все станет на свое место: не коснется Александра Александровича несправедливость и ничто не изменится в жизни десятого класса. Хорошо же жить на белом свете в семнадцать лет!
Мальчики увлеченно играли в чехарду, девочки пели, бегали в «горелки». Один за одним подходили они к пеньку и расписывались сразу на двух заявлениях: «на всякий случай», как сказал по поводу второго экземпляра заявления предусмотрительный Миша. Он последним поставил свою подпись и залюбовался.
Заявление выглядело внушительно.
На другой день Зина Зайцева, волнуясь, постучала в дверь с надписью «Директор». Получив разрешение войти, она нерешительно прошла по длинной комнате к столу директора. У нее было такое ощущение, что идет она неритмично и вот-вот за что-то зацепится.
Алевтина Илларионовна- плечом придерживала около уха телефонную трубку и быстро записывала что-то на клочке бумаги.
— Сколько? Сто восемьдесят? Так. Для каких классов? Для восьмых и девятых? Очень хорошо!
Речь шла, видимо, об учебниках.
Зина, стоя, ждала… Обеими руками она- держала заявление десятого класса.
Алевтина Илларионовна, как всегда, была в коричневом платье с белым воротничком.
Она повесила трубку, что-то торопливо написала на бумажке и потом, строго посмотрев на Зину, спросила:
— Ну что?
— Вот заявление вам от нашего класса, — неуверенно сказала Зина.
— Какое еще заявление? — удивилась Алевтина Илларионовна и взяла у Зины бумагу, коснувшись полной розовой рукой ее руки.
Она пробежала глазами исписанный лист бумаги, и лицо ее выразило изумление, плечи приподнялись, брови прыгнули.
— Десятый класс, грубо говоря, сует нос не в свое дело! — с раздражением сказала она, опуская заявление в приоткрытый ящик стола. — Педагогическую сторону работы школы решают не ученики, а администрация школы и педагогический совет!.. Кроме того, — подумав, добавила Алевтина Илларионовна, — Александр Александрович собирается уходить сам. Он человек умный и видит, что педагогический труд ему не по силам. Прошу передать это десятому классу.