Шкура лисицы
Шрифт:
– Мне нужно хоть немного монет, Хьюго, – проговорил Алан, вытирая рукавом стекающее по подбородку из надкушенной сосиски жидкое сало. – У тебя нет соображений для такого случая?
– Нимало. В данное время у меня для тебя ничего нет на примете. Но, как только услышу о чем-то подходящем, дам тебе знать ту же! Сегодняшний вечер у меня серьёзно занят – вечернее застолье у барона Эрроганца. Я должен там быть, и как следует нагрузиться содержимым его подвалов. Дело того стоит – бесплатное возлияние и обильное кушанье, сколько влезет в мой бездонный бурдюк!
– Эрроганц?
– О, да ты из лесов Сиберии, что ли, только что вышел? – удивился толстяк. – Барон Эрроганц – один из сказочных богачей в Бритунии. Считают, что в его закромах сотни полновесных, круглых и золотых портретов королей!
Алан осторожно подцепил пальцами скользкую от жира сосиску и до половины окунул её в горчицу.
– А в моих закромах – дыра с лошадиную голову, – поморщился Алан. – Вот треклятая доля! А с чего это он собирает такую попойку?
– В честь дочери. Видал ли ты когда-нибудь статую Лютецкой Девы? Так она ей ноги мыть не годится! Руку бы отдал, чтоб отведать такого лакомства!
Алана же это интересовало мало.
– Эти девицы, с рождения фаршированные золотом, даже не знают ему цену.
– Готов поставить на кон все свои потроха – ты прав, – тяжко вздохнул Хьюго. – Эрроганц устраивает грандиозный пир в честь вступления дочери в брачный возраст и дарит ей в приданое фамильную золотую цепь в два локтя длиной, – он выкатил загоревшиеся глаза. – Пустяшное приданое – золотая цепь… всего лишь маркой весом!
Эльдра принесла Хьюго завтрак, норовя, однако, оставаться вне предела досягаемости его жирных рук. Как только она ушла, рдея под его взглядом, толстяк наклонился над тарелкой и с жадностью накинулся на еду. Алан, уже наевшись, развалившись на лавке, ковырял грязным ногтем в зубах. «Пятьдесят золотых! – впилось ему в мысли. – Неплохо было бы наложить лапы на этот золотой куш! А что? У Хамо должно хватить ума, чтобы обделать это дельце».
– А ты, Хью, случайным образом, не прознал, куда направится эта золотая девица после гулянки? – спросил он неожиданно.
Хьюго застыл, не донеся сосиску до своих пухлых губ.
– О чём это ты? – спросил он удивлённо.
– А ты и не смекаешь?!..
Хьюго на некоторое время заколебался.
– Я случайно прослышал от одного из слуг Маурина… – начал было он, однако, Алан беззастенчиво прервал его вступление:
– Маурин?.. Это ещё что за хлыщ болотный?
– Маурин? Неужели ты и о Маурине ничего не слышал? – Хьюго выглядел совершенно ошарашенным. – Ты и вправду из дикого леса! Это же один из местных богачей-повес… людская молва давно помолвила его с малышкой Эрроганц. Так слуга его проболтался невзначай, что после попойки Маурин и леди Эрроганц едут в Старый город, к внутреннему порту, чтобы отправиться кататься на кораблике вдоль острова.
– Цепь будет при ней? – спросил Алан будто бы небрежно.
– О, я готов поклясться, что, как только золото окажется у неё на шее, она с ней не расстанется. Да что это тебе в голову взбрело?
– Только то, что ты туда вложил… – Алан равнодушно взглянул на Хьюго.
Хьюго резко отодвинул тарелку. –
Алан оскалился в недоброй ухмылке.
– Не переживай, приятель, я уж сам разберусь, как мне взобраться на неё. – Он поднялся из-за стола. – Пора. Не поминай лихом!
– Что-то ты вдруг заспешил, – нахмурил брови Хьюго.
– Деньги и голод никого не ждут. Хочу убраться, пока не проснулся этот ханыга. Я зарёкся оплачивать еду Альдо, у него не брюхо, а бездонная яма. Прощай пока, братец Хью!
Он расплатился с Эльдрой и направился к повозке. Жара на выходе снова пахнула на него, точно из драконьей пасти. После выпитого кларета голова его слегка кружилась. Взобравшись на козлы, он прибрал вожжи и задумался. Затея с золотой цепью могла бы обеспечить ему безбедное существование на всю жизнь. Но хватит ли ума у Хамо?
Он пинком разбудил сообщника.
– Очнись, трухлявая колода, – грубо произнёс Алан. – Выспишься ли ты уже когда-нибудь?!
Старый Альдо, низкорослый, со сморщенным, плаксивым лицом, старик, возраст которого перевалили за седьмой десяток лет, вскочил, очумело моргая глазами.
– Мы будем есть? – поинтересовался он с надеждой в голосе.
– Да я уж поел, – отрезал Алан, шевеля упряжью, чтобы направить костлявого коня по дороге.
– А Альдо?
– Если у тебя завелись монеты во сне – ступай в трактир! – С издёвкой ответил Алан. – А у меня нет охоты тратить деньги на твою утробу.
Старый Альдо скорбно вздохнул, потуже затянул плетёный пояс и надвинул ветхий шаперон на фиолетовый, с наростами, нос.
– Что случилось с нами, Алан? – печально вопрошал он. – Отчего нам так не везёт с недавнего времени? Прежде у нас ведь водились денежки, и неплохие, а теперь… Знаешь, о чем подумывает Альдо? Он считает, что Хамо слишком увлекается своей подружкой, и слишком мало интересуется делами…
Алан натянул вожжи и остановил тарантас перед цеховой аптекой.
– Умолкни! – Он с пренебрежением глянул на Альдо и, спрыгнув с козел, отправился к Хамо, обретавшемуся сейчас у Авилы, своей теперешней пассии. Спустившись в полуподвал, он постучал в дверь. Хамо открыл не сразу, заставив и без того напряжённого Алана позлиться. Алан слышал, как Авила распевает в комнате песню. Наконец, за дверью приглушённо раздался хриплый голос Хамо.
– Кого там демоны принесли спозаранку? –
– Это я, Хамо, это Алан! Открой, спаси мою плоть, а то она заживо сварится в этом пекле. То, что я поведаю тебе, довольно толково. –
Дверь приоткрылась, и в проёме появилось мужское лицо, которое можно было бы назвать привлекательным, если бы его не портило косоглазие, придававшее взгляду отталкивающий вид. Осмотрев пришедшего, мужчина открыл дверь, и, не ожидая, пока гость войдёт, удалился в комнату.
Хамо был на вид моложе и выше ростом Алана. Посмотрев свысока на то, как тот неуклюже задвигает тяжёлый засов, Хамо уселся за стол и вопросительно уставился на Алана.