Шкура лисы

Скворцов Валериан

Предложенная финансистом Шульцем классическая, по его мнению, дефиниция для шпионского «крота» выглядит следующим образом:

«Крот является агентом проникновения, внедренным в службу противника, союзника или нейтрала, с секретным намерением добиться положения, которое даст ему возможность быть полезным тем, чьим интересам он на самом деле действительно предан».

Сказано метко: действительно предан…

Вывод из определения следовал тот, что никакие финансовые затраты не сработают для выявления и перехвата опасного и мелкого зверька, если охоту

поведет толпа псарей, которым, возможно, этот же «крот» формально и платит содержание в силу достигнутого им положения. «Не отправляйте свору собак ловить мышку, — говорил Шульц. — Кошка сделает это и тише, и лучше».

«Кроты» являются уникальными, долгосрочными инвестициями разведывательной службы и неизменно соотносятся с её стратегическим планированием. Расходы на «кошку», не закормленную хозяином и не изувеченную селекционерами, могут обрушить миллионные вложения и, более того, будущие миллиардные прибыли, на которые рассчитывал противник. Таким может обернуться «гамбургский счет», другими словами — объективный и честный, на закрытом от публики и от политиков, «только для профессионалов» состязании по борьбе между шпионами и охотниками за ними.

Более того, выявленный «крот», если умело им распорядиться, начнет приносить контрразведке доходы. Обычно, взвесив возможные личные последствия своего провала, «крот» уступает попыткам добиться от него сотрудничества, разумеется, в рамках допустимой уверенности в его совершенно неискренней чистосердечности. Конфронтация с захваченным агентом — безвозвратный шаг, к ней не прибегают никогда, если, конечно, не вмешиваются политиканы.

Пределы полезного сотрудничества, на которое рассчитывает контрразведка, зависят от остроты опасности, которую раскрытый «крот» почувствует как со стороны своих, так и от новых властителей его судьбы. Степень бедственного положения «крота» определяет и степень выявления через него других агентов противника и того, что известно этому противнику об операциях, проводимых коллегами контрразведчика из собственной разведывательной службы.

Во всякой спецконторе или для всякого шпиона по найму не существует ничего более требующего сокрытия, чем собственные наработанные оперативные методы. В случаях, когда «крот» оказался вычислен, спецконтора, на которую он работал, не жалеет ни сил, ни фондов, идет и на «мокрое» в отношении провалившегося, чтобы запрятать подальше абсолютно все сведения о том, как он оказался внедрен в «систему» и как его в ней «поддерживали», пока он выполнял свою работу. Что-либо полезное об этом может быть выведано только при условии сотрудничества со стороны «крота».

Перечисленные обстоятельства дают «кроту» козыри для игры и блефа. В его деле не было, и тем более нет теперь, когда он попался, места для сентиментальных истин или высокой морали. Бесполезно искать искренность или раскаяние там, где их никогда не бывает. И на первом же допросе «крот» не откроет рта до тех пор, пока не поймет, что с ним собираются говорить в предельно деловой манере. Он ждет одного: понимания, что только его личные интересы, вполне услышанные, понятые и принятые дознавателем, его собственное спасение и безопасность близких могут перевесить его обязательства по отношению к своему подрядчику.

Сторонним

наблюдателям такая торговля внушает естественное отвращение. Шпион по найму, оказавшийся на положении захваченного «крота», должен учитывать это. Поэтому, даже когда уторговывание предательства идет, по всей видимости, для него успешно, до заключения сделки может оказаться ещё далеко. Или она внезапно сорвется. Для этого достаточно неадекватной реакции в политических «верхах» противника, которая выльется в резолюцию типа «Подонок смеет торговаться!» на записке с предложением заключить сделку на таких-то и таких-то условиях.

С точки зрения гамбургского счета расстрел или пожизненное для «крота» — наихудшее возмездие с точки зрения профессионалов из контрразведки или службы контршпионажа. Это — наказание, продиктованное эмоциями, то есть с профессиональной точки зрения ценою в «ноль». Настоящий ответный урон наносится противнику только выкачиванием из «крота» всего, что возможно и доступно. Это тот самый случай, когда воздаяние за преступление определяется не судьями, а экспертами контрразведки и разведки.

Есть и ещё одна из возможностей извлечь из «крота» прибыль использовать в будущем шпионском обмене, когда необходимость в таком возникнет. Разумеется, до этого «крота» выжимают «до суха» и настолько, что предположение относительно его использования кем-то ещё в будущем покажется просто абсурдным…

И все же прежде, чем наступает печальный финал, шпион, принявший личину «крота», имеет неисчислимые возможности избежать захвата. Возможности эти ему дают ловушки, расставляемые в расчете на мелкую уязвимость в обыденном поведении предполагаемого «крота», который, между тем, по мере служебного роста становится все больше не по зубам контрразведке. Расстановка «неумных» ловушек — только сигнал «кроту» о глуповатом внимании службы безопасности к тому уровню служащих, на который он уже поднялся. Подметив нечто подобное, «крот», используя служебное положение, просто «обанкротит» своего противника заранее.

Однако, вернемся к «кошке», которая, действуя в сущности по мелочам, оборачиваются крупной проблемой для «крота», да и не только для него.

Первая мелочь такого рода — язык, на котором говорит «крот» на службе, дома, в баре, в магазине и даже во сне. Великую истину высказала жена одного нелегала в Лондоне относительно своего мужа-якобы-ирландца, отправляя вздорный, ничего не содержащий по существу и продиктованный ревностью донос: «Его ирландский мне всегда казался выученным…». Леди полагала, что допрос, под который она подвела гулену в Скотлэнд Ярде, приструнит его и вернет домой…

Временные и иные затраты на овладение языком шпион по найму не вправе прекращать в течение жизни. Речь является идентификатором. Даже родной язык выдает место, где находится ваша деревня, или какой хедер пришлось заканчивать. Использование (или не использование) того или иного языка говорит многое о личности и том, что она из себя представляет этически, социально и культурно, а это многое в свою очередь говорит о манере и привычке думать. Содержание разговоров, стиль, словарь, тон и артикуляция являются точно в такой же степени важными, как и выбор языка общения сам по себе.