Шлецер и антиисторическое направление
Шрифт:
Автор решился объявить, что это неуважение к святости правды явилось в последние 150 лет вследствие господства чуждой образованности. А громкие голоса против неправды, дошедшие до нас из Древней Руси, когда не было чуждой образованности, голоса, сохранившиеся во множестве памятников? Уж не отнести ли лучше начало неуважения к правде к концу XV и началу XVI века и приписать втеснению чуждой формы? Мы порицаем раскольников за уважение к форме; а сами приписываем ей какое могущество? Народ живет в высоком, блаженном состоянии, нравы его проникнуты постоянною памятью об отношении всего временного к вечному, человеческого к божественному — и вот является какая-то чуждая форма, незваная, непрошеная, — и все портит! Наместник, волостель не уважает правды — здесь влияние одной формы, положим, византийской; а в Новгороде
Бедная, бедная русская история! Последние полтораста лет должны быть из нее вычеркнуты: здесь порча вследствие господства чуждой образованности. Но, по крайней мере, древняя допетровская история остается у нас? Нет, из нее должны быть исключены два века, XVI, XVII, самые блестящие, самые любопытные, самые зиждительные века! Ибо здесь также порча от византийской формы. Да кроме того, из древней русской истории надобно исключить все те знаменитые лица, которые жаловались на недостатки современного им общества за недостаток образованности, ибо это все вольнодумцы, выскочки, люди отрицательного направления! И такое разрушение русской истории производится во имя любви к ней! После этого истинные любители русской истории не имеют ли права сказать: «Читая сочинения последователей антиисторического направления, невольно думаешь: что за несчастная судьба толкнула их и толкает постоянно на предмет, которого терпеть они не могут?»
Любопытнее всего то, что последователи антиисторического, отрицательного направления обвиняют других — в чем же? В отрицательном направлении! Вышла книга об областных учреждениях в XVII веке, автор которой указывает на недостаточность этих учреждений и тем самым указывает на необходимость нового порядка, который и явился в веке-последующем. И вот со стороны последователей антиисторического направления поднялись крики: отрицательное направление! Автор означенной книги говорит, что суд в Древней Руси рассматривался с точки зрения частного права, что судья кормился от суда. Ему возражают: «Известно всем, что никакое общество не может существовать без суда — конечно, не в смысле кормления; что суд составляет существенную потребность всякого общества — конечно, не ради поборов, с ним сопряженных; так в чем же заключалось понятие народа о том, что есть суд сам по себе и чем должен быть судья для подсудимых, в чем выражалось это понятие и как оно относилось к официальному воззрению служилого сословия? Эти вопросы не со стороны примыкают к главному тезису; они в нем содержатся, и, взявшись определить характер целого общественного устройства по характеру судебных учреждений, нельзя было миновать их разрешения. Если не нашлось для этого никаких данных в юридических актах, в чем позволительно усомниться, то вольно ж было ими ограничиваться. Здесь, вероятно, пригодилась бы к делу справка с проповедями и посланиями, посредством которых Церковь проводила в гражданское общество идеальные понятия, прививавшиеся ко всем сословиям; может быть, и повествования летописцев, особенно те, на которых лежит отпечаток народных преданий, дали бы указание для воспроизведения понятий Древней Руси о правде и о суде» [14] .
14
Русская беседа. 1857. I. Критика. С. 105.
Можно ли позволить себе при важных возражениях употреблять слова: вероятно, может быть? Далее: есть ли какой-нибудь народ на свете, который бы понимал суд иначе как суд правый? Народ требует суда правого, а до того, кто его судит, ему дела нет. Творится суд правый — народ молчит; беззаконствует судья, грабит подсудимых — раздаются жалобы. Эти громкие жалобы, дошедшие до нас из Древней Руси, свидетельствуют о неправом суде и в то же самое время свидетельствуют, что жалующиеся, подсудимые, и верховная власть, подтверждающая законность жалоб, также Церковь, напоминающая о суде правом, имеют иное понятие о суде, чем судьи. Этот разлад между идеальными понятиями и действительностию
Но если в акте земского собора целое сословие говорит: «Мы разорены не войною, а московскою волокитою», то я не имею никакого права отвергнуть это свидетельство, как голос всей Земли. Заподазривают юридические акты, указывают на летописи. Мы не станем говорить, что в летописях, вероятно, может быть, ничего не найдем; в летописях мы найдем кой-что: Годунов, говорит летописец, старался искоренить взяточничество, но никак не мог. При описании известного видения в Успенском соборе читаем страшные слова: «Неправеден суд творят и правым насилуют и грабят чуждые имения, несть истины во всем народе»; уже не говорю о жалобах псковского летописца. Это для XVII века; а если обратимся к глубокой старине, к тому блаженному времени, когда русские нравы бьши проникнуты постоянною памятью об отношении всего временного к вечному и человеческого к божественному, — то найдем, что у народа слово тиун было синонимом беззаконника.
Историку встречается явление, о котором современники выражаются, положим, так: «Мерзость запустения на месте святе». * Историк, пораженный таким явлением, начинает разыскивать причины, по которым оно произошло, а ему кричат: «Как не стыдно? Какое одностороннее, отрицательное направление! Толкует об одной мерзости запустения, а святого места не видит, у народа была не одна мерзость запустения, было и святое место». Разумеется, историку отвечать легко на эти крики: «Если бы мерзость запустения была на приличном ей месте, а не на святом, то я бы о ней и не говорил».
Положительная сторона в трудах по русской истории обозначилась ясно; последователи исторического направления с глубоким вниманием и сочувствием следят за строением великого здания; замечают, как участвует в этой постройке каждый век, каждое поколение, что прибавляет к зданию прочного, остающегося; участие к строителям, к передовым людям в деле созидания усиливается при виде тех страшных препятствий, с которыми они должны были бороться; с особенным сочувствием прислушиваются к жалобе на недостаток света. И вот наконец является свет, сначала слабый, потом постепенно распространяется; но чем более распространяется он, тем более чувствуется в нем нужда; требуется, чтобы все здание было освещено; чтобы все работники видели друг друга и тем согласнее могли действовать; чтобы не было темных углов, куда бы могли укрыться и лень, и зло; отовсюду слышится громкий утешительный вопль: «Света! Больше света!»
А тут слышатся другие голоса: «Что ваше здание? Началось оно строиться хорошо, материал был свой, крепкий; но ничего не вышло, ни цвета, ни плода; с конца XV века уже начало подгнивать; выскочки, люди отрицательного направления стали кричать, что света нет, взяли свет чужой, и стало еще темнее прежнего».
Антиисторическое, отрицательное направление высказалось, кажется, вполне. Кажется, между последователями его уже начинает пробуждаться сознание его несостоятельности; по крайней мере один из их поэтов недавно сказал:
…Как плащем, рядясь борьбою Пустой, не давшею плода, Стою пред жизнию живою Без животворного труда. Порыв, упрек, негодованья, Как мне наскучил наш причет! Увы! путь мертвый отрицанья Плодов живых не принесет!Пользуемся этими прекрасными стихами, чтобы окончить статью словом сочувствия: Бог помочь на новой дороге!
1857