Шлюха
Шрифт:
— А почему вы сегодня говорите без акцента? — Уж очень ее мучил этот вопрос.
— Я могу говорить чисто по-русски, если захочу, — ответил он, подчеркивая последнее слово.
Значит, не хотел. Почему, интересно? Но Зара решила не доставать его этим вопросом.
— Куда мы сейчас едем?
— К тебе домой. Через три дня мы вылетаем в Америку. А так как мне теперь принадлежишь не только ты, но и твоя жизнь тоже, я должен знать о каждом твоём шаге. И думаю, что не нужно говорить о том, что ты больше не работаешь?
— Не нужно. Мне звонить и докладывать обо всем, что я делаю?
Так Зара и думала, что отныне она становится рабыней. За что ей всё это? Её запрут в золотой клетке, да? Ну
— Да. Номер я тебе сейчас дам. Здесь ты ещё будешь относительно свободна, но в Америке твоя свобода закончится, — с предвкушением сказал мужчина и провел рукой по колену Зары, сжал его и посмотрел ей в глаза. — Я люблю покорных шлюх.
А ей плевать, что он там любит. Но вслух Зара это, естественно, не сказала.
— Почему я?
— Потому, что ты хамелеон. С виду хорошая девочка, а на самом деле — блудница, — прошептал он и, притянув к себе, смял ее губы в жестком поцелуе.
Эта бестия завела его. Он не узнавал сам себя. Да, он испытывал желание к шлюхам, он их и любил, и ненавидел одновременно. Но это желание в нем просыпалось только, когда он издевался над ними: бил, унижал, насиловал. Эту же девчонку он просто хотел. Он бы разложил ее прямо сейчас на этом сидении и отымел во все дырки, не забыв про ее дерзкий ротик. Он не хотел себе в этом признаваться, но она ему чем-то понравилась. Она не была пустой внутри, она еще не раскрылась полностью перед ним, но он уже видел в ней много скрытого. Он видел в ней интересного человека, а не только куклу для утех. Но он не мог забыть, что она шлюха. Ни на минуту. Поэтому интересный человек в ней волновал его гораздо меньше, чем эта самая шлюха.
Они подъехали к ее дому. Макс дал ей свой номер, а также номер водителя Стефана, так его звали. Но, как поняла Зара, Стефан был кем-то большим, чем просто водителем. Может, даже другом приходился Максу. Макс на прощание поцеловал Зару, забираясь руками ей под платье и вводя в нее три пальца. На этот раз она была влажной, и он остался доволен. Вытащив пальцы, он вытер их об ее платье, сказав, что она шлюха, и ему противно.
— Не расслабляйся, детка. I'll fuck you soon. You'll beg for more. I promise (Скоро я тебя трахну. И ты будешь молить о большем. Я обещаю.). — Провел пальцем по скуле и отвесил ей пощечину. После этого приказал проваливать.
Зара ушла, не проронив ни слова. Все её возможные слова навсегда останутся в ней, задохнутся и умрут. Так же, как и её обида. Сейчас она достанет свои любимые Vogue, выкурит пачку, и ей станет легче. А если нет, то придется открыть что-то покрепче. Например, коньяк. Она убьет в себе все чувства на сегодня, пусть хоть на один вечер музыка ее души превратится из похоронной в клубную.
— Станцуем на своих же костях! — печально-воодушевленно сказала Зара и открыла бутылку "Хенесси", решая сразу перейти к тяжелой артиллерии. За шлюх. За жизнь. За все мечты и надежды, что были уже мертвы. За счастье, что обходило ее стороной с самого рождения. И за смерть, которую она не уставала звать день изо дня. За любовь, чтоб её! Она махнула одну, вторую рюмку, и сразу стало немного легче.
Ее жизнь брала сейчас новый поворот. У нее менялись хозяева. Передел имущества. Зара улыбнулась этим мыслям захмелевшей улыбкой и выпила еще один бокал. Вот и докатилась она до пьянки в одиночестве. Это женский алкоголизм в чистом виде. Ну и пусть. Она всегда была одна. Одна жила, одна умирала, одна выгребала эту жизнь. И пить будет тоже одна.
Одна. Одна! Одна... Всегда одна.
Глава 5.
— Мама, мама! Прости меня! Прости... — кричала девушка и плакала. — За все
Слезы текли по щекам и падали на подушку, которая вся была пропитана ими. Зара хваталась за воспоминания, которые безжалостно выдавало ее подсознание, желая добить окончательно. Девушка металась по кровати, находясь на границе мира снов и реальности. Сейчас она проснется и увидит маму, прикоснется к ней… и мираж растает. Она хотела, чтобы мама услышала ее хотя бы во сне. Хотела просто сказать, как любит ее, несмотря ни на что, как скучает.
Отчаяние, затопившее Зару, быстро сменилось диким страхом, ужасом, пробирающим до костей. Лес, ни души в нем, она наедине со своими мучителями. Всю жизнь она старалась стереть их лица из памяти, но память упорно цеплялась за них, словно была мазохисткой. Их руки, их противные прокуренные голоса, их злость и похоть, направленные на нее. Ее страх. Неподконтрольный ей страх, чувство, леденящее душу. Солнце тогда перестало светить для нее навсегда, на ее мир опустилась тьма.
— Нет, не надо! Отпустите! За что?! — захлебывалась в слезах она, обращаясь к пустоте.
Девушка с криками проснулась, слезы уже не умещались у нее внутри. Она боялась, что из глаз начнут бить соленые фонтаны, разбрызгивая ее боль вокруг. Зара резко села на постели и, закрыв лицо руками, горько заплакала. Как же она устала. Эта боль воспоминаний проходила высоковольтными проводами по ее телу, замыкаясь где-то в сердце. Было ощущение, будто она жила, подпитываемая исключительно болью. Почему ее сердце до сих пор билось? Оно устало биться просто так. Оно хотело биться с мечтой в такт. Но мечты были убиты, разобраны по кусочкам и похоронены. Она даже не успела сделать шаг к ним, к мечтам, как осталась без ног. Больше идти она не могла. Не могла мечтать, не могла жить.
Отдышавшись, Зара убрала руки от лица, но глаза не открыла. Грудь судорожно вздымалась, легкие качали воздух, торопясь, пока она снова не заплакала, переставая дышать. Горло сдавливал ком из печали и страха, который еще пытался утащить ее в бездну отчаяния.
— Ненавижу! — крикнула в последний раз Зара, вкладывая в этот крик всю свою истерзанную душу и разбитое сердце, и стукнула кулаком по постели.
Ей нельзя пить. Она же знает это. Всегда после этих грандиозных попоек она просыпалась среди ночи или в обед следующего дня и рыдала. Алкоголь бередил старые раны, которые никогда не заживут до конца, прижигал их раскаленным железом, а затем посыпал солью. Но она всё равно каждый раз возвращалась к этому нехитрому способу устранения грусти. Звон бокалов и рюмок был её любимой мелодией, а жгучая жидкость — лучшим лекарством. Зара не считала себя алкоголичкой. Пила она довольно редко, когда хотелось почувствовать себя живой. А что может помочь лучше, чем яркие и болезненные воспоминания? Она прятала их так глубоко внутри себя, что, казалось, и не достать. Но алкоголь справлялся с этой задачей на «ура». Сейчас её жизнь стала такой серой и безликой, что и вспоминать было не о чем. Прошлое же было насыщено событиями, окрашенными во все оттенки чёрного. Оно было настолько пошлым и грязным, что порой она шла в душ, чтобы смыть с себя эти сны.
Зара открыла глаза, видя перед собой лишь размытые пятна вместо спальни. Чертова квартира! Она ненавидела ее до дрожи. Да, она жила в шикарном доме, в квартире с евроремонтом. Но что у нее было здесь, кроме мебели и выедающего душу одиночества? Ни-че-го. Зара кинула подушку, ту самую, которая собрала всю её сегодняшнюю боль, в кресло, что стояло напротив кровати.
— Ненавижу! — вырвалось у нее против воли. Хочет кричать и будет кричать. Уж хоть это она может себе позволить?
— Меня-то за что? — раздался удивленный, но в то же время бесцветный мужской голос откуда-то со стороны кресла.