Шлюхи-убийцы. Рассказы
Шрифт:
Как только Б остается один, он разувается, ищет свои сигареты, включает телевизор и снова растягивается на кровати. Сам того не замечая, он засыпает. Ему снится, будто он живет в городе титанов (или просто приехал туда). Весь сон — непрестанные блуждания по огромным темным улицам, которые он помнит по другим снам. И, глядя на здания, чьи объемные тени словно бы наталкиваются одна на другую, он испытывает чувство, которое в обычном состоянии ему не свойственно: это не то чтобы храбрость, а скорее безразличие.
Некоторое время спустя, как раз в тот миг, когда закончился сериал, Б внезапно просыпается, словно отзываясь на чей–то зов, встает, выключает телевизор и выглядывает в окно. На террасе, в том же углу, что и прошлым вечером, сидит перед бокалом вина или фруктового сока американка. Б наблюдает за ней без малейшего любопытства и вскоре
Американка по–прежнему там, неподвижная, а тени от двух ваз вытягиваются, пока не сливаются с тенями соседних столиков. Вода в бассейне собирает отблески света из холла, где, в отличие от террасы, горят все лампы. Вдруг в нескольких метрах от входа в гостиницу тормозит машина. Б думает, что это «мустанг» его отца. Но слишком долго никто не входит в дверь гостиницы, и Б понимает, что ошибся. Но в тот же миг он различает силуэт отца, поднимающегося по лестнице. Сначала показывается голова, потом — широкие плечи, потом — корпус, ноги, потом — ботинки, мокасины белого цвета, которые страшно раздражают Б, хотя в эту минуту они вызывают у него даже что–то вроде нежности. Отец входит в гостиницу, будто бы приплясывая, думает Б. Он входит так, словно возвращается с поминок, когда человек испытывает бессознательное счастье от того, что сам все еще жив. Но далее происходит нечто любопытное: почти дойдя до стойки портье, отец вдруг резко поворачивает и идет на террасу — спускается по лестнице, обходит бассейн и располагается за столиком недалеко от американки. И когда наконец появляется тот тип, что дежурит за стойкой, и приносит выпивку, отец, заплатив и не дожидаясь, пока тот вернется на свое место, встает со стаканом в руке, подходит к столику американки и какое–то время стоит там, что–то говорит, жестикулируя и попивая из стакана, пока женщина жестом не приглашает его сесть рядом с ней.
Она стара для него, думает Б. Потом он снова ложится в постель, но тотчас понимает, что сон как рукой сняло. Однако ему не хочется зажигать свет (хотя и тянет почитать), отец ни в коем случае не должен заподозрить, что Б подглядывал за ним. Довольно долго Б предается размышлениям. Он думает о женщинах, думает о путешествиях. И наконец засыпает.
За ночь он дважды внезапно просыпается — кровать отца пуста. В третий раз он просыпается на рассвете и видит спину отца, который крепко спит. Тогда он зажигает свет и, не вставая с постели, читает и курит.
Утром Б снова идет на пляж и берет напрокат доску. В этот раз он без всяких затруднений доплывает до расположенного напротив острова. Там он пьет сок манго и купается. Вокруг никого нет. Потом он возвращается на гостиничный пляж, отдает доску пареньку, глядящему на него с улыбкой, и идет к себе, делая большой круг. В ресторане при гостинице он видит своего отца, тот пьет кофе. Б садится рядом. Отец только что побрился, и от его кожи пахнет дешевым одеколоном, этот запах нравится Б. Правую его щеку пересекает — от уха до подбородка — царапина. Б собирается спросить, что случилось ночью, но в конце концов решает этого не делать.
День проходит словно в тумане. Б с отцом едут на пляж, расположенный недалеко от аэропорта. Пляж огромный, и вдоль него понастроено множество хижин под камышовой крышей, где рыбаки хранят свои снасти. Море волнуется, какое–то время Б с отцом наблюдают за волнами, бьющимися о берег в бухте Пуэрто–Маркес. Оказавшийся рядом с ними рыбак говорит, что сегодня не самый лучший день для купания. Да, конечно, отвечает Б. Тем не менее отец заходит в воду. Б садится на песок, согнув ноги в коленях, и наблюдает, как тот ныряет навстречу волнам. Рыбак приставляет руку козырьком ко лбу и что–то говорит, но Б не слышит его слов. На короткий миг голова отца, плечи отца, уплывающего в открытое море, исчезают из виду. Теперь рядом с рыбаком стоят двое ребятишек. Все они стоят и смотрят в море. Только Б продолжает сидеть. В небе показывается — как–то чересчур бесшумно — пассажирский самолет. Б отводит взгляд от моря
Есть вещи, которые можно рассказать, и есть вещи, которых рассказать нельзя, подавленно думает Б. Начиная с этой секунды он знает, что приближается катастрофа.
Следующие сорок восемь часов, однако, протекают в какой–то томной неге, которую отец Б считает «идеалом отпуска» (и Б не может понять, то ли отец смеется над ним, то ли говорит всерьез). Они ходят на пляж, обедают в гостинице или в ресторане на проспекте Лопеса Матеоса с вполне доступными ценами. Как–то после обеда они берут напрокат лодку из пластика, совсем маленькую, и плывут вдоль берега поблизости от гостиницы, рядом с продавцами всяких безделушек, которые перемещаются на самых никудышных посудинах — похожие на эквилибристов или мертвых моряков, — перевозя свой товар с пляжа на пляж. На обратном пути случилось небольшое происшествие.
Лодка, которую отец Б подвел слишком близко к скалистому берегу, перевернулась. Ничего серьезного. Оба они довольно хорошо умеют плавать, лодку легко вернуть в прежнее положение, чтобы снова в нее залезть. Что они и делают. Ни на секунду нам не грозила настоящая опасность, думает Б. Но тут, когда оба уже опять сидят в лодке, отец Б обнаруживает, что потерял бумажник, о чем и сообщает сыну. Ощупывает грудь и говорит: бумажник! Затем недолго думая ныряет в воду. У Б начинается приступ смеха, потом, лежа в лодке, он оглядывает поверхность воды, но не видит и следа отца и начинает воображать, как тот плывет под водой или, хуже того, камнем падает, хотя и с открытыми глазами, на дно глубокой ямы, над которой на поверхности воды покачивается лодка, и в ней сидит он сам, Б, уже не зная, смеяться ему или дать волю панике. Тогда Б встает и, оглядев море с другой стороны лодки и не обнаружив отца, в свою очередь ныряет, и тут случается следующее: пока Б с открытыми глазами опускается вниз, отец выныривает наверх (можно сказать, что они едва не сталкиваются) — и тоже с открытыми глазами, держа в правой руке бумажник; встретившись, они смотрят друг на друга, но не могут изменить, во всяком случае в тот же миг, свои траектории, так что отец Б продолжает в полном безмолвии подниматься, а Б продолжает в полном безмолвии погружаться.
Для акул, вообще для большинства рыб (за исключением летучих рыбок) ад — это поверхность моря. Для Б (для большинства юношей двадцати двух лет) ад иногда — это морское дно. Пока он погружается, двигаясь по струящемуся следу отца, но в обратном направлении, Б думает, что именно сейчас у него больше, чем когда бы то ни было, причин для смеха. На дне он не видит песка, как ожидал того в воображении, а видит одни только скалы — скалы, растущие одна из другой, словно это место было горой, ушедшей в воду, а он находится у самой вершины, где только–только начинается спуск. Потом он поднимается вверх и снизу рассматривает лодку, которая временами кажется летящей, а временами — тонущей, отец сидит ровно посередине и пытается раскурить намокшую сигарету.
Потом передышка заканчивается, заканчиваются сорок восемь часов благодати, когда Б с отцом ходили по барам Акапулько, спали, растянувшись на песке, ели и даже смеялись, и начинается ледяной период, внешне вполне нормальный период, но правят в нем боги стужи (боги, которые, если посмотреть с другой стороны, ни во что не вмешиваются, если учесть, какая жара стоит в Акапулько), наступают часы, которые в иные времена, скажем, будучи подростком, Б называл скукой, но которые теперь он ни за что бы так не назвал, а скорее — катастрофой, очень личной катастрофой, и она, кроме всего прочего, отдаляет Б от отца — эту цену они должны платить за свое существование.