Шмагия
Шрифт:
— Деньги ваши! — рявкнул папаша, отстаивая честь семьи. — Вы их заработали, Эсфирь. А мы, драный хоз, поищем достойного учителя! Чтобы был не чета захолустной ведьмочке… Хвала Небесному Страннику, не обеднеем!
И Леонард, верхом на осле Дудке, с тремя фартингами в кармане и векселем на лавку менялы Дюпона, отправился в Малую Корендру, на юго-восток от Ятрицы: проситься в науку к волхву Грознате. О волхве ходили разные слухи. Суровый и бескорыстный, Грозната ходил по приютам, отбирая талантливую малышню, после чего учил их бесплатно. Многие птенцы волхва позже разлетались из гнезда, неся в карманах рекомендательные письма к иным магам:
Например, некоему Андреа Мускулюсу, который еще не родился.
Пробыв в Малой Корендре менее суток, Леонард Швеллер направился в обратный путь. Везя отцу одно-единственное слово волхва.
— Глухо, — сказал Грозната, прежде чем повернуться к просителю спиной.
Скажем честно, папаша Бьорн даже обрадовался. Идея волшебника-кожевника со временем потускнела, роняя позолоту, в мастерской не хватало умелых рук сына, а упрямство лишь тлело в глубине, скудея день ото дня.
— Ну и хрен с ними, — утешил сына Мяздрила, имея в виду тупую ведьму, наглого волхва и суку-судьбу. — Тоже мне, счастье: чары строить! То ли дело хорошую шагрень выскоблить…
На следующее утро любимый сын сбежал из дома.
Хорошо хоть папаша Бьорн, страшный во гневе, не догадался проклясть сына публично. Но в доме Швеллеров, новом, только что отстроенном доме, было запрещено поминать блудного наследника. Под запрет не попадал только дед Кирей. Старик плевать хотел на запреты Мяздрилы, поминая внука где попало и когда вздумается, а ворчание Бьорна утешал кулаком. Дед и узнавал от случайных прохожих судьбу внука, перебирая редкие сведения, будто драгоценные монеты.
Леонарда видели в Осиновце: парень молил ведьмака Хранделя взять его в науку. Настырности парню было не занимать: ведьмак плюнул, взял и спустя три месяца, со слезами на глазах, выгнал прочь трудолюбивого молодца. «Булыжник для перстня не огранить!» — рыдая, сказал Храндель. Позже Леонарда встречали в Крутовражье: он учился у бродячих кобников их смутному ремеслу, учился со старанием, ничему не выучился и был изгнан из общины. Говаривали страшное: парень добрался и до Чуриха. Неизвестно, чему он обучался у тамошних некромантов, зато известно другое: из Чуриха Швеллер-младший ушел живой, ничего не освоив из мрачных наук.
Маг Трифон Коннектарий гнал его палкой. Восемь раз.
Серафим Нексус, уже тогда лейб-малефактор Эдварда I, вылил на упрямого стервеца с балкона ночной горшок. А потом долго недоумевал вслух, как бродяга сумел подобраться к самому балкону, минуя охрану и стопорные чары.
Собеседование в Вечерней Школе, учрежденной Паккой Благотворителем, парень завалил в первые три минуты.
И вот однажды, о чем деду никто не сообщил, ибо свидетелей не было, на подходах к Жженому Покляпцу бродяга встретил седого великана. В те годы ничего не было страшней Жженого Покляпца. Правда, народ понятия не имел, чем так ужасна закрытая для обычных смертных область близ Серого моря. Но все верили чародеям, у которых при одном упоминании о Покляпце лица становились цвета пепла. Нижняя Мама его знает, Леонарда Швеллера, упрямца семнадцати лет от роду, — чего он искал в гиблом месте? Ходили слухи, что здесь всяк, кто был ничем, делается всеобъемлющ и наоборот.
Увы, смысл этих слухов оставался темен.
Они долго говорили, могучий старец и крепыш-юнец. Можно даже сказать: они были в чем-то похожи. И утром
«У тебя слом», — сказал маг, прежде чем уйти.
«Это шмагия, и это безнадежно», — сказал маг, словно выругался.
«Знаешь, малыш, я тебе завидую», — сказал маг, но Леонард уже не слышал его.
Потому что Нихон уходил, не оглядываясь.
Разговор на страшном рубеже перевернул душу бродяги. Вскоре он вернулся домой, полон искреннего раскаянья. Папаша Бьорн сперва кочевряжился, но быстро, при помощи убедительного деда Кирея, принял сына в отцовские объятья. Нашел парню невесту, из хорошей семьи, с приданым. Леон женился на Ядвиге без споров и пустых бесед о сердце, которому не прикажешь. Видимо, научился приказывать. В мастерской работал за десятерых, будто ломовой коняга. И никогда, ни при каких обстоятельствах не шевелил руками с чародейным смыслом. Не складывал дивные узоры. Не моргал глазами, вглядываясь в незнаемое. Смотрел прямо, просто; руками делал дело, а не глупые безделки, от которых проку — слезы в подушку. О годах скитаний вспоминать не любил.
Настоящий хозяин.
Отец до самой смерти нарадоваться на сына не мог.
CAPUT VI
О «синдроме ложной маны», иначе — сломе, Мускулюс, разумеется, слышал. Хотя встречать людей, пораженных сим астральным недугом, не довелось. Кто ж мог знать, что в просторечье слом зовется «шмагией»?! Весьма подходящее словечко. «Шарлатанская магия?» Вряд ли слово произошло от подобного сокращения. Скорее «магия-шмагия»… Теперь ясно, почему Мэлис обиделась. Честную ведьму в глаза шарлатанкой обозвать! И другое понятно: отчего кожевник у себя в дому гулену Яноша приютил. Парень тоже сломанный. Шмаг. Вот и увидел Леонард в бродяжке себя, молодого. Родственную душу нашел.
Многое становилось на свои места.
Да не всем гвоздям сыскалась дырка.
Ну, слом — странная хворь, которую и хворью не очень-то назовешь… Но — система? Если колдовство фальшивое, если не мана, а обманка — почему так похоже на настоящее? Или надо спросить чародея-медикуса, и тот разъяснит диагноз: симптомы верные, болезнь протекает естественным путем… Тогда почему кожевник, на долгие годы преодолев недуг, на старости лет взялся за прежнее? Беда с женой выбила из колеи? Но беда с Ядвигой Швеллер никак не объясняет, откуда юный Янош столь близко знаком с приват-демонологом Кручеком!…
Вопросы, вопросы. Курятся оскорбительным туманом. Бредет в тумане консультант лейб-малефициума Андреа Мускулюс, слепо тычется в корявые ответы.
В ледяную геенну все загадки! В хлябь Бездонца все вопросы!
Мускулюс протянул руку, тронул рубаху Тиля, ощутив в кончиках пальцев легкий озноб.
— Мастер Леонард, я ценю вашу искренность. А сейчас прошу меня извинить. Полночь, сами видите. Время заняться делом.
Время колдун чувствовал хребтом. Для этого ему не требовались ни звезды, ни новомодные «часы». Тем более что последних у него все равно не было.