ШОК-Н-ШОУ

Волкова Юлия

— Конечно, сама доить буду, — закивала бабушка. — Руки еще крепкие. А когда он строить-то собирается?

— Да уже построил почти, — Глория потянулась. — Вот печку сложит в доме, и переезжать можно будет. Правда, знаю я его. Потом баню будет строить, потом бассейн, потом конюшню, потом гараж, потом теннисный корт…

— Господи, когда же это он успеет? — удивилась бабушка. —

Он ведь на съемках каждый день. Вот и сегодня — ночная смена…

— Ну, смены у него разные бывают. Вот завтра — утренняя, днем строить поедет, вечером — дома. Послезавтра утром будет строить, а днем снимать. И снова вечером дома.

— А спит-то он когда? — покачала головой бабушка. — Я ведь слышу: вы ночами поздно укладываетесь. Так недолго и здоровье потерять. Ведь он у тебя не мальчик.

— Мальчик, — засмеялась Глория. — Самый настоящий мальчишка. Ты знаешь, на чем он в деревню ездит? На скутере.

— Это еще что? — ужаснулась бабушка.

— Ну… типа мотоцикла, только маленький, и ездит медленнее.

— Медленнее — тогда ладно, — успокоилась бабушка. — А все-таки скажи ему, что коровник нам не к спеху. Вот банька — это хорошо. Кстати, забыла тебе сказать: днем Марфа звонила — Гришу спрашивала. Я ей сказала, что Гриша — теперь человек женатый. И она — замужем. А она посмеялась. Говорит, дела у них с Григорием. Это что еще такое? Какие у них могут быть дела? Ты гляди, детка. У них, у артистов, может, в порядке вещей женам изменять. Но я Григория предупреждала…

— Да ладно тебе, ба… — Глория присела рядом с бабушкой и погладила ее по голове. — Изменит, я его задушу. Как Отелло Дездемону. У меня тоже, как у тебя, руки крепкие.

— Балаболка, — сказала бабушка и, пожелав внучке спокойной ночи, пошла к себе.

А Глория подошла к окну и распахнула его. В комнату ворвался свежий ветер, дующий с Невы, гул моторов, смех поздних прохожих, пение сигнальных сирен и еще много чего, что составляет симфонию большого города. Она подумала, что прошло меньше года с того дня, когда Григорий появился в Октябрьске и перевернул всю ее жизнь. А может быть, ее жизнь перевернула Галка, которая затащила ее жарким июньским днем в Октябрьский дом культуры. Галка замуж за Жору

вышла и заканчивает первый курс Театральной академии. Добилась-таки своего. И Гриша ее с удовольствием в своих сериалах снимает. А в последнем сериале Глория и Галка подруг играют. И сюжет фильма на прошлогодние их приключения смахивает. Он так и сказал: «А чего мы с тобой заморачиваться будем? Та история так и просится в сериал». Она сценарий до конца дочитала. Там все хорошо кончается — свадьбой главного героя и героини и наказанием главного злодея. Прямо как в сказке. В финале как бы жирная точка ставится — Гриша говорил, что так в этом жанре делать полагается. А вот в жизни жирную точку не поставишь. Жизнь — это многоточие, которое еще неизвестно чем заполниться может. Вот она бабушке не говорила ничего про Марфу. А ведь Марфа семь месяцев в больнице пролежала, психиатрической, и Гриша каждую неделю ее навещал. Иногда и Глорию с собой брал. Только она потом отказалась ходить — уж больно тягостное зрелище эта больница представляла. И теперь, когда Марфа из больницы вышла, Гриша ее поддерживает всячески, на работу помог вернуться, в деревню вот на скутере вывозит — на свежий воздух. Ее, Глорию, не вывозит, а Марфу вывозит. Как об этом бабушке рассказать? Как рассказать бабушке о письмах Сережки Петрова? В последнем письме он вроде бы ничего такого не написал. А иногда что пишет? «Вот вырвусь из казармы — убью твоего Гришку…» И Веня ей письма шлет со стихами. И тоже почти что в любви объясняется. Только иначе, чем Сергей, — иносказательно. Между прочим, из тюрьмы пишет — посадили-таки Веню. И вот как с этим жизненным многоточием разобраться? Да и возможно ли?

Глория подняла голову и увидела, как сквозь серые тучи пробивается маленькая мерцающая звездочка. «Проснулась, спящая звезда, — удовлетворенно подумала она. — Проснулась и смеется. Как там Галка-то пела? Ты моя звезда единственная, смейся надо мной, пожалуйста? Конечно, смейся. Потому что, когда над тобой смеются, это еще ничего. Вот когда плакать начинают, тогда все — тушите свет… На свою судьбу не жалуйся… Приговор не подлежит обжалованию…»